Константин Симонов - Симонов и война

Да, правда о Сталине — это правда сложная, в ней много сторон, и ее в двух словах не скажешь. Ее и надо писать и объяснять как сложную правду, только тогда она будет подлинной правдой.

Вот, собственно говоря, то главное, что мне хотелось Вам ответить. Нет времени на то, чтобы, как говорится, подыскивать наиболее точные формулировки для своих мыслей — это не статья, а письмо, но в основном я, кажется, сказал Вам то, что хотел сказать».

Это письмо Симонов написал в 1964 году. И в последующие пятнадцать лет, когда разговор в печати о преступлениях Сталина стал невозможен, когда стала всячески замалчиваться его вина за тяжелейшие поражения сорок первого — сорок второго годов, за понесенные нами неисчислимые потери, когда даже решения XX съезда партии о культе личности и его последствиях поминались все реже и реже — лишь для проформы, Симонов, на которого шло в этом направлении очень сильное давление — и с помощью запретов (не увидели света «Сто суток войны», заметки «К биографии Г. К. Жукова», доклад «Уроки истории и долг писателя»), и с помощью изматывающих конъюнктурных замечаний, касавшихся почти всего, что он писал и делал в то время (совершенно изуродовали экранизацию романа «Солдатами не рождаются» — так, что Симонов потребовал, чтобы из титров были сняты название романа и его фамилия), твердо стоял на своем, не отступил, не попятился. Он надеялся, что правда в конце концов восторжествует, что скрывать ее можно только до поры до времени, что придет час и фальсификации будут разоблачены и отброшены, выйдет на свет то, что замалчивалось и скрывалось.

Отвечая на грустное и растерянное письмо одной читательницы, которая пришла в уныние, столкнувшись в литературе с беззастенчивым искажением исторической правды, Симонов заметил:

«Я менее пессимистически настроен, чем Вы, в отношении будущего. Думаю, что правду не спрячешь и история останется подлинной историей, несмотря на различные попытки фальсификации ее — главным образом при помощи умолчаний.

А что касается того, чему больше будут верить, когда мы все помрем, будут ли больше верить, в частности, тем мемуарам, о которых Вы пишете в своем письме, или тому роману, о котором Вы пишете, то это еще, как говорится, бабушка надвое сказала.

Хотелось бы добавить: поживем — увидим, но поскольку речь идет об отдаленных временах, то мы уже не увидим. Однако думаю, что будут верить как раз тому, что ближе к истине. Человечество никогда не было лишено здравого смысла. Не лишится его и впредь».

При всем своем оптимизме Симонов надежду на торжество «здравого смысла» относил все-таки лишь к «отдаленному будущему», он не мог представить, что не пройдет и десяти лет после его смерти и будет напечатана книга о Сталине. Тогда это казалось немыслимым. Однако он и весной 1979 года, когда диктовал «Глазами человека моего поколения», повторял формулу героя своего романа, написанного в 1962 году:

«…Хочется надеяться, что в дальнейшем время позволит нам оценить фигуру Сталина более точно, поставив все точки над „и“ и сказав все до конца и о его великих заслугах, и о его страшных преступлениях. И о том, и о другом. Ибо человек он был великий и страшный. Так считал и считаю».

Вряд ли сегодня можно принять эту формулу «великий и страшный». Быть может, доживи Симонов до наших дней, он нашел бы более точную. Но и тогда она не была для него безусловной и безоговорочной, тем более не было у него и тени снисхождения к злодеяниям Сталина — он считал, что его преступлениям нет и не может быть никаких оправданий (вот почему, как мне кажется, напрасны опасения некоторых журналистов, что симоновские воспоминания могут использовать нынешние сталинисты). Тот же Иван Алексеевич из «Солдатами не рождаются», размышляя о Сталине в связи со словами Толстого в «Войне и мире»: «Нет величия там, где нет простоты, добра и правды», ее опровергает. Один из руководителей Генерального штаба, изо дня в день общающийся со Сталиным, имеющий возможность довольно близко его наблюдать, он про себя хорошо знает, что простота, добро и правда совершенно чужды Сталину, и поэтому речи не может быть о каком-либо его величии.

Из подготовительных материалов ко второй части книги Симонова особый интерес и ценность представляют записи его бесед с Г. К. Жуковым, А. М. Василевским, И. С. Коневым и И. С. Исаковым. Большая часть записей бесед с Г. К. Жуковым вошла в мемуарный очерк «К биографии Г. К. Жукова». Эти «Заметки…» и записи бесед с другими военачальниками вошли во вторую часть книги — «Сталин и война».

Обращают на себя внимание откровенность и доверительный тон собеседников писателя. Они рассказывают ему и то, что по понятным причинам не могли тогда написать в собственных мемуарах. Эта откровенность объяснялась их высоким уважением к творчеству и личности Симонова; беседуя с писателем, они не сомневались, что он распорядится рассказанным ему самым лучшим образом.

Как известно, Г. К. Жуков был человеком, не терпевшим панибратства и чуждым сентиментальности, но, поздравляя Симонова с пятидесятилетием, он обратился к нему «дорогой Костя» и закончил свое письмо словами, которые предназначаются только близким людям — «мысленно обнимаю Вас и целую».

О том, каким авторитетом пользовался Симонов у И. С. Конева, рассказывает в своих воспоминаниях М. М. Зотов, возглавлявший в 60-е годы редакцию мемуаров Воениздата. Когда при подготовке к изданию книги И. С. Конева «Сорок пятый» автору сделали в издательстве несколько критических замечаний, он, свидетельствует М. М. Зотов, «решительно отверг их. И аргументу него был один-единственный: „Рукопись читал Симонов“». Кстати, когда эта книга вышла в свет, И. С. Конев подарил ее Симонову с надписью, подтверждающей рассказ М. М. Зотова, — Симонов не только читал рукопись, но и, как говорится, приложил к ней руку:

На память о героических днях Великой Отечественной войны. Благодарю Вас за инициативу и помощь в создании этой книжки.

С товарищеским приветом и уважением к Вам, И. Конев

А. М. Василевский однажды, обращаясь к Симонову, назвал его народным писателем СССР, имея в виду не несуществующее звание, а народный взгляд на войну, который выражен в творчестве Симонова. «Очень важно для нас, — писал маршал Симонову, — и то, что все Ваши всенародно известные и безоговорочно любимые творческие труды, касаясь почти всех важнейших событий войны, преподносятся читателю наиболее капитально, а главное — строго правдиво и обоснованно, без каких-либо попыток в угоду всяким веяниям послевоенных лет и сегодняшнего дня отойти от порой суровой правды истории, на что, к сожалению, многие из писателей и особенно нашего брата, мемуаристов, по разным причинам идут так охотно». Эти слова помогают понять, почему самые прославленные наши полководцы с такой охотой и открытостью беседовали с Симоновым — их подкупало его редкое знание войны, его верность правде.