Юрий Щеглов - Еврейский камень, или собачья жизнь Эренбурга

В эссе выведен еще один третьестепенный персонаж, тенью проскользнувший по поверхности прозы. Речь идет о неком Викторе Хенкине, бывшем сотруднике французской редакции Московского радио и бывшем сотруднике НКВД, переехавшим в свое время на Запад. Виктор Хенкин был женат на женщине — обозревательнице радиостанции «Свобода», долгое время готовившей острую и разнообразную передачу «Аспекты». Ко времени переезда в Прагу она уже не работала на «Свободе». Виктор Хенкин — автор книги «Охотник вверх ногами», вокруг которой разгорелся обычный для «их нравов» скандал. Но ни Виктор Хенкин, ни книга, ни то, что связано с ней, не привлекли моего внимания. Я остался равнодушен и к тому, что волновало Иосифа Бродского. Обстоятельства просто вынуждают меня более подробно остановиться на предыстории одного абзаца из эссе «Коллекционный экземпляр».

Упоминая о том, что Виктор Хенкин в молодые годы, а они падают на время гражданской войны в Испании, будучи не первого разряда звездой советской разведки, мог и, вероятно, любил посещать в Мадриде отель, где «кишели»…

И здесь Иосиф Бродский перечисляет, кто же «кишел» в коридорах и роскошных номерах «Насионаля», описанных в романе «По ком звонит колокол», под массированными бомбежками «юнкерсов» из легиона «Кондор». Мне неведомо, кто разносил Мадрид в дни посещения Виктором Хенкиным отеля — Шперле, Фокельман или Рихтгофен? По-видимому, мы никогда не узнаем, что на самом деле входило в обязанности Виктора Хенкина во время посещения отеля. Но вот что нам становится известно доподлинно из «Коллекционного экземпляра». Вокруг бывшего сотрудника Московского радио, агента НКВД и будущего эмигранта роились и «кишели» — словцо принадлежит Бродскому! — светила первой величины — Орловы, Фишеры, Абели, Хемингуэи, Филби, Оруэллы, Меркадеры, Мальро, Негрины и Эренбурги!

На Эренбургах список Бродского обрывается. Большинство перечисленных фамилий сегодняшнему рядовому читателю знакомо. Александр Орлов — полковник НКВД, невозвращенец, знаменит тем, что организовал вывоз из Испании золотого запаса республики, а также тем, что остался жить, пригрозив Сталину из Америки громкими разоблачениями. Сталин не тронул ни его самого, ни престарелую мать беглеца, оставшуюся в Москве. Орлов — настоящая фамилия Лейба Фельдбинг — фигура совершенно одиозная и малосимпатичная. Есть сведения, что он участвовал в допросах Андреаса Нина и даже пытал его. В приведенном списке он самая непривлекательная и компрометантная личность. Он и возглавляет длинный ряд фамилий. На книге Орлова, вышедшей после смерти вождя, основывается большинство как действительных, так и мифических ситуаций и фактов середины 30-х годов, которые гуляли и продолжают гулять по страницам зарубежных, советских и постсоветских изданий. Пора бы прекратить эти прогулки единственно возможным способом — правдивым и документированным рассказом о прожитом и пережитом.

Следующим за Орловым идет Фишер. Очевидно, Бродский имеет в виду американского журналиста Луи Фишера, участника испанской войны, о котором вскользь упоминает Эренбург в мемуарах рядом с Михаилом Кольцовым. Не заметить этого Иосиф Бродский как внимательный и культурный читатель просто не мог. Не исключено, что речь здесь идет и о другом человеке — Вилли Фишере.

Затем мы наталкиваемся на фамилию Рудольфа Абеля, которого, пожалуй, излишне представлять из-за его сверхпопулярности и в Новом, и в Старом Свете.

Абелей подпирают Хемингуэи. Каково?! Дальше — больше! В затылок Хемингуэям выстраивается Филби. За Филби тянутся Оруэллы и Меркадеры. Превосходный писатель — ничуть не хуже автора эссе, — храбрый и благородный человек Джордж Оруэлл впрягается в одну упряжку с открытым наемным убийцей Троцкого лейтенантом республиканской армии Рамоном Меркадером. Естественная ассоциация — перед внутренним взором возникает окровавленный ледоруб, который сын красавицы и любовницы Эйтингона пустил в ход в полном соответствии с резолюцией Сталина: «пахан» — словцо принадлежит вождю! — Троцкий должен получить по голове. И получил!

Тонкий знаток ассоциаций, их силы и воздействия на читателя, Иосиф Бродский, несомненно, учел это обстоятельство. Впрочем, Иосиф Бродский не видит в мексиканской ликвидации ничего сенсационного для политических отношений и преступного, так как «Троцкий был ничуть не лучше, чем то исчадье ада, которое отдало приказ его прикончить». Этот своеобразный исторический подход к жертве и палачу подкреплен безапелляционным панегириком в адрес Кронштадтского восстания — якобы единственной подлинной русской революции, которая когда-либо имела место. Судя по приведенному утверждению, Иосиф Бродский, к сожалению, ничего не знает о Кронштадтском восстании. Не вдаваясь в полемику и вовсе не пытаясь обелить Троцкого и большевиков, жестоко подавивших выступление матросов и офицеров крепости, замечу, что требования верхушки кронштадтцев во главе со старшим писарем миноносца «Петропавловск» Степаном Петриченко, по прозвищу «Петлюра» — позвольте и мне прибегнуть к ассоциациям! — мало чем отличались от обсуждаемой в коммунистических кругах проблематики. Приверженность к идеям, а главное — к практике таких деятелей Великой смуты, как Нестор Махно, подвигла Петриченко и его белогвардейских союзников к решительным действиям, инициировав вновь на Западе интервенционистские мечтания. Кровь обманутых и втянутых в безнадежную борьбу за анархо-синдикалистские идеалы — не на одном наркоме обороны и председателе Реввоенсовета Троцком. Она лежит на русском бунте — бессмысленном и беспощадном. Кронштадтское восстание — типичный вариант русского бунта, характер которого так точно подметил и определил Пушкин. Петриченко — «Петлюра» — ничем не разнился от Махно, а оправдывать Махно — абсолютно пустое занятие.

Талантливый французский романист и предмет пристального интереса со стороны НКВД, летчик и будущий министр культуры Французской республики Андре Мальро, встречавшийся лоб в лоб с истребителями легиона «Кондор», проходящий в лубянских следственных материалах как матерый шпион и разведчик, что едва не стоило жизни Эренбургу и, безусловно, утяжелило судьбу Михаила Кольцова, ибо ему поставили в вину агентурную связь с будущим министром, соседствует, с одной стороны, с Героем Советского Союза Меркадером, а с другой — с президентом Испанской республики, выдающимся ученым-физиологом Хуаном Негрином, умеренным социалистом, имя которого у нас в стране известно ограниченному кругу лиц. Негрин завершил свой жизненный путь в Англии, что важно для его политической репутации и социальной позиции.