Юрий Щеглов - Еврейский камень, или собачья жизнь Эренбурга

Я жил на улице Дзержинского в доме под номером 31а, и до университета и Рощи — рукой подать. Шел по прямой тропинке через кустарник до углового здания Политехнического, поворачивал направо и выходил к зданию, где располагался историко-филологический факультет. Еще до поворота, за редкой цепочкой деревьев, готовилась стройка. Территорию обнесли колючей проволокой и расчищали — корчевали пни, вырубали поросль, вывозили мусор. Вдоль ограды поставили три вагончика и соорудили барак. Из окна выглядывала труба буржуйки. В этой самой точке я начинал думать, что через пятнадцать минут столкнусь с ним. Настроение отчаянно портилось. Но сейчас я радуюсь, что могу отвязаться на время и от него, и от навязанной мне проклятой еврейской темы и пуститься в другие, не менее важные воспоминания. Пока Эренбург крутится где-то на их периферии, но вскоре он приблизится и вновь встанет в центре, где ему и положено находиться.

Итак, буржуйка и минуты столь необходимого в моем возрасте отдохновения. Потом привезли полевую кухню и закатили под навес. В воздухе потянуло горелой кашей. Закрыли проем воротами из реек и приклепали посередине окрашенную в темный сурик звезду. Звезда, собственно, и заставила меня обратить внимание на работающих за колючей проволокой. Вглядевшись в них, я понял, к какой породе они принадлежали. Породу эту я уже знал — видел, как из ворот Таштюрьмы, знаменитой своим зверским режимом, вывозили в открытых грузовиках зеков. В Средней Азии не стеснялись и не использовали закрытых фургонов с надписями «Хлеб», «Мясо» или «Советское шампанское». Да и в Москве никогда не слышал, что НКВД прибегало к подобной маскировке. Читал только в романе у Солженицына. В Ташкенте грузовики с зеками попадались на каждом шагу. Мотали их по городу туда-сюда частенько.

В грубых спецовках и черных матерчатых шапках нелепой формы, в громадных ботинках одной выделки, они резко отличались от вольных работяг и редких неважно одетых прохожих. У ворот на врытой в землю скамье сидел солдат с трехлинейкой, совершенно не интересующийся тем, что происходит внутри ограды и вокруг. Еще до вступительных экзаменов я видел, и не раз, полуторатонку с двумя стоящими у задней стенки кабины конвойными и десятком-другим одинаково одетых немолодых уже мужиков, сидящих на низко прибитых в кузове досках. Какие там надписи!

Вообще, история с надписями меня отчего-то сильно тревожит. От Центрального рынка в Москве вверх до здания МУРа на Петровке, 38 тянется крутой Первый Колобовский переулок. Теперешний МУР — относительно новая постройка. Ровно посредине переулка располагался и до сих пор, по-моему, располагается коньячный завод, прежде носивший название «Самтрест». На довольно большом расстоянии от него отвратительно смердело пережженным сахаром, прокисшим вином и неизвестного происхождения спиртом. Здесь находился центр грузинской алкогольной промышленности в Москве. Третий Колобовский переулок примыкал к «Самтресту» с другой стороны и выводил пешехода на Страстной бульвар. Из двора под аркой часто выезжали в открытых машинах ящики, перевязанные веревками. В конце смены переулки заполнялись подвыпившей публикой — редкими мужчинами и многочисленными женщинами. Пошатываясь, они разбредались кто куда — одни спускались к Трубе, другие Страстным двигались в центр, третьи карабкались к нынешнему МУРу и сероватому дому, где жил фаворит Сталина Игорь Ильинский, бывший любимец Мейерхольда. В ночное время от Цветного бульвара по Первому и Второму Колобовским переулкам до МУРа выстраивались черные вороны, старики их называли «марусями». На фургонах я ни разу не видел никаких надписей, никаких — абсолютно. Маленькие номера внизу. Черных воронов узнавали за версту.

Не исключено, что госбезопасность действовала на свой фасон, но НКВД не стеснялось. А порядок поддерживало плохо и охраняло слабенько.

И вот вам, к слову, пример. Министерством заправлял тогда генерал-полковник Сергей Круглов. Два ордена Ленина. Сталин его регулярно повышал и никогда не трогал. МУР у Круглова, естественно, не на последнем месте, хотя забот хватало. Игорь Ильинский между дневной репетицией и вечерним спектаклем иногда прогуливал возле полуразрушенной церквушки рядом с МУРом, превращенной в какой-то дрянной склад, огромную породистую собаку, весьма чертами морды похожую на своего симпатичного и выразительного хозяина. Нередко он кормил пса прямо из золотистой банки американской свиной тушенкой на зависть голодным мальчишкам. От советской проклятой жизни он был далек и, вероятно, полагал, что свиное розовое мясо, облепленное лярдом, доступно любому и не является ни деликатесом, ни насущной необходимостью. Мальчишки взирали на счастливого пса с почтительного расстояния. Банки Ильинский никогда возле церквушки не оставлял, заворачивал в газету и уносил, швыряя по дороге в мусорный бак. Тогда еще мальчишки, нищие и бомжи считали зазорным шарить по помойкам, и потому никто не знал, оставалось ли внутри банки что-нибудь. Сейчас бы я не задумывался долго, если бы был голодным мальчишкой — нырнул головой вниз и проверил.

Как-то к сероватому дому Ильинского подъехал мощный грузовик, тоже, между прочим, американский фирмы — «Студебеккер». Из крытого кузова выпрыгнули молодцы в униформе Малого театра, где тогда служил герой «Праздника святого Иоргена» и «Волги-Волги», вынесли из квартиры все, что посчитали нужным, и отбыли в неведомом направлении. Обчистили до стен. Вскоре Ильинский переехал куда-то подальше от милицейского управления, где уважали его побольше и чувствовал он себя поспокойнее. А голос за кадром в «Празднике святого Иоргена» безостановочно повторял, что главное в профессии вора вовремя смыться. Вот молодцы в униформе театра и смылись, скорее всего, без следа.

Любопытно: получил Круглов нахлобучку или нет? Погиб, бедняга, недавно — в 77-м под поездом, будучи пенсионером. Можно себе представить, в каких операциях вождь его задействовал. Кошмар!

Порядком при нем даже в Москве не пахло, зато страх какой!

Зачем так много места уделять давно забытой эпопее? Зачем тревожить тени прошлого?!! Слепцу ясно, что книга о Беломорбалтлаге есть вынужденная дань времени. С одной стороны, это так, но с другой, ее создатели — корифеи советской литературы, произведения которых издаются до сих пор массовыми тиражами.

О беломорбалтлаговских текстах люди забыли, но биографии бригады замечательных творцов служат предметом исследований, материалом для литературоведческих статей и обильных ссылок. А между тем все это безобразие давно пора бы вычеркнуть из истории русской жизни. Но предварительно разобрать по косточкам, чтобы каждому стало ясно их отношение к профессиональному долгу. Превозносить Сталина и имитировать прозу о счастливой жизни заключенных — не одно и то же. Обожествлять владельца Кремля и спокойно наблюдать, как трудом уничтожают десятки тысяч людей, — вещи взаимозависимые, но все-таки разные, и разница здесь немалая.