Ольга Палатникова - Сергей Бондарчук. Его война и мир

Однажды Сергей Фёдорович сказал мне: «Ты – молодая героиня», – воспринимал меня, наверное, так, а когда посмотрел, как я репетирую служанку во французском водевиле, заметил, что тип субретки, весёлой наперсницы героини, мне тоже очень подходит, есть у меня комедийная жилка. «Всё, что тебе нужно сейчас, – это только работать и работать. Уверен, ты всё доберешь. Ты должна очень много играть, очень много…» – вот такие его точные слова были. Может быть, он замечал, как мне нелегко, ведь первый курс-то пропущен…

А через год начался ужас! После Пятого съезда кинематографистов, который тогда назвали «революционным», во ВГИКе тоже грянуло что-то похожее на революцию. Постоянно произносились речи о демократии и свободе, о том, что студенты не бессловесные существа, а полновластные хозяева своей судьбы. К нам в мастерскую зачастили комсомольцы-общественники, и даже кое-кто из педагогов (одну даму, кажется с кафедры литературы, я хорошо запомнила). Звали на собрания, требовали принимать участие в «круглых столах», чтобы мы там обсуждали работу своих педагогов, ставили им плюсы и минусы за посещаемость (как будто мы – отдел кадров), даже просили оценки давать: насколько студенты удовлетворены преподаванием. Я считаю, это нонсенс! Какое имеет студент право ставить своему мастеру отметки?! Ведь если я пришла учиться именно к этому Мастеру, да ещё к такому, как Сергей Фёдорович Бондарчук, я должна в рот ему смотреть, внимать всему, о чём он говорит; быть благодарной, что поверил в меня, выбрал среди сотен желающих, вовлёк в свою творческую орбиту! Я должна запоминать его уроки на всю жизнь! А тут чуть ли не каждый день в учебное время приходят малознакомые люди, настаивают, чтобы мы шли в актовый зал разбирать педагогов, особенно тех, кого оскорбляли на Пятом съезде, того же Бондарчука! И бывало, Сергей Фёдорович приходил на занятия и удивлялся, что его курс поредел. А однажды нас всего пять человек сидело в мастерской. «А где все остальные?» – «Они пошли на собрание, Сергей Фёдорович». Он помолчал минуту и ушёл. Как же это было можно? Променять главный предмет – мастерство актера – на бестолковую митинговщину? Позор. Как это ни печально, но и среди нас были люди разные, не очень-то дружным оказался наш курс… Мне же эти собрания очень мешали. Я пришла учиться! Хоть крохотную толику мастерства у этих двух выдающихся артистов – моих педагогов – перенять. А в институте все взбудоражены, по коридорам бесконечная беготня, суета. Споры до крика и хрипа! Только и слышишь: «Задали вчера педагогам перцу! Низвергли неприкасаемых!» В воздухе витал дух негодяйства! Практически целый год институт жил не учёбой, а «вольнолюбивой» общественной деятельностью.

Но подойти к Мастеру, сказать, например, так: «Сергей Фёдорович, не обращайте внимания на этих злобных крикунов, им до вас – как до Луны! Нам же, почти всем, и мне лично вы дороги бесконечно!» – не могла, не смела. Всё-таки мы трепетали перед ним, а бывали периоды, когда дико боялись. Когда перед занятиями по мастерству начинались приступы безумного страха, кого-то одного засылали вниз, на проходную, посмотреть, в каком настроении идёт Сергей Фёдорович. И вот посланец прибегает, и с порога нам: «Идёт, улыбается». Мы все в один голос: «Ох! Слава Богу!» А когда «разведчик» влетал в мастерскую с выпученными глазами: «Ребята! Он мрачный!» – всех начинало трясти, в жар бросало, плохо делалось, и первая кандидатка на обморок я – ведь самая младшая была.

Вообще Сергей Фёдорович всегда выглядел очень элегантно, с иголочки. Входил в аудиторию: светский, шикарный, неподражаемый, мы на него глядели и в первые мгновенья дар речи теряли…

А однажды был такой эпизод: я шла по коридору, и было мне очень грустно, чуть не до слёз, Сергей Фёдорович шёл навстречу, и больше в коридоре никого не было. Увидел меня, унылую, остановился, склонился ко мне: «Аня, не грусти, всё будет хорошо». И я сразу в это поверила. Вроде бы ничего особенного не сказал, а на душе легко стало, и грусть улетучилась. Думаю, раз так сказал он, иначе и быть не может.

С Ириной Константиновной мы чувствовали себя спокойнее. Она по натуре мягкая, женственная, и такая красавица! Сергей Фёдорович относился к ней по-рыцарски. Очень нам всем нравились их отношения. Но с нами Ирина Константиновна умела держать дистанцию. Я считаю, это правильно: нельзя позволять садиться себе на шею. Когда я решилась выступить в качестве продюсера, сразу подумала об Ирине Константиновне. Ведь кинобизнес – это большое напряжение, всякие ситуации случаются. Очень мне пригодилось воспоминание о её манере общения, её дипломатичности, выдержанности, она для меня и по своим человеческим качествам пример.

В кино у меня не так уж много ролей – за добрый десяток перевалило. Первую свою роль (маленькую, но роль!) я сыграла ещё в восьмом классе, в фильме режиссёра Игоря Гостева «Европейская история». Но сейчас не легко и не славно: роли предлагают совсем не те, какие бы хотелось сыграть. Пришлют очередной сценарий: опять пустышка или даже пошлость, не могу читать – как-то стыдно становится. Нельзя мне пускаться в эту муть – всё-таки я имею честь быть выпускницей мастерской Бондарчука и Скобцевой!

И ещё одно незабываемое общение. Никита Сергеевич Михалков устроил премьеру фильма «Утомлённые солнцем» в Нижнем Новгороде. Пригласил, естественно, папу, и меня вместе с ним. В Нижний мы плыли на пароходе. Большая была группа кинематографистов, и самые дорогие гости Михалкова – Сергей Фёдорович с Ириной Константиновной. Город нас встречал с оркестром, на пристани – полно народу. Сергей Фёдорович незаметно сошёл с трапа и растворился в толпе. Начались приветственные речи, аплодисменты, смотрим – он появляется с огромным букетом и преподносит цветы Ирине Константиновне. Потрясающе! Они же почти сорок лет вместе прожили, а он как влюблённый молодожён в медовый месяц. Только выглядел очень похудевшим, наверное, болезнь подкралась близко. Вечером после просмотра сидели в баре за столиком: мы с папой, Олег Меньшиков и Бондарчуки. Сергей Фёдорович интересовался моим впечатлением от фильма, сам говорил, что эта работа Михалкова ему очень понравилась, а меня распирало от гордости. Ведь три года после окончания института прошло, я уже другая, и вот он беседует со мной на темы искусства, как коллега с коллегой, увлечённо слушает меня, делится своими мыслями. А я сижу и умираю от счастья, люблю его всем сердцем, потому что он такой хороший, такой чудесный…

Похороны Сергея Фёдоровича для меня прошли, как в тумане. Больно было нестерпимо. Мы с папой долго не могли прийти в себя. Пусть мы не часто встречались с Сергеем Фёдоровичем, но просто знать, что он есть, что его можно услышать, увидеть – это ценная подпитка, а когда его нет, то такая пустота в душе и в жизни! И никому эту пустоту не заполнить… А я ещё очень эмоционально воспринимаю всё, что имеет отношение к папе. Даже когда меня не было на свете, всё равно всех, кого любил, почитал Вячеслав Тихонов, кем дорожил, восхищался, эти люди и всё, что связано с этими людьми, – часть и моей жизни.