Чарльз Тейер - Медведи в икре

Пилот ответил с еще более широкой ухмылкой и с еще большим озорством, чем раньше.

— Он говорит, их не может больше быть, — объяснил переводчик. — Дальше не будет никаких площадок для посадки, только болота.

Получив столь обнадеживающую информацию, я вскарабкался на борт и закрепил на себе ремень. Пилот вывел «Старушку» на взлетную полосу и поднял ее в воздух.

Почти час или даже больше того все шло хорошо. Воздух по-прежнему был приятным и спокойным. Радиатор как-то держался, и урчание мотора было монотонным. Внизу слева можно было видеть серые, с белыми барашками волн воды Финского залива. Справа от нас лежали леса и озера Эстонии. Мы пролетели буквально на одном уровне со шпилями огромного кафедрального собора Нарвы. Я подумал, что граница Советского Союза должна быть уже рядом. Незаметно для меня пилот потихоньку поднялся на несколько сотен футов выше, и я увидел, как внизу блеснула на солнце двойная линия заграждений из колючей проволоки. Внезапно самолет спикировал к земле. Через переднее стекло летчика я смог различить несущуюся на нас крышу сельского дома, и когда уже казалось, что мы неминуемо в нее врежемся, пилот рывком вывел самолет из пике, обернулся ко мне и выкрикнул:

— Советский Союз!

В тот же момент мой чемодан вывалился из сетки и обрушился мне на голову. Как и королева Виктория, я не был удивлен [69] Английская королева Виктория умела, как рассказывают, осадить рассказчика неуместных анекдотов одной спокойной фразой: «Мы не удивлены». .

Спустя несколько минут мы уже кружили над тем, что казалось большим озером грязи. Здесь и там я видел полоски суши, выглядывавшие из-под бурой воды, но большая часть поверхности выглядела как жидкая масса.

— Ленинградский аэропорт, — крикнул мне пилот и жестом показал, чтобы я покрепче закрепил ремень. Самолет снижался настолько плавно, насколько возможно. Как только колеса коснулись грязи, огромные всплески бурой воды брызнули на окно кабины. Мы прокатили всего несколько ярдов, потому что вес самолета давил на стойки шасси. Самолет остановился настолько резко, что я чуть не вылетел из ремня безопасности. Хвост самолета поднялся почти перпендикулярно и лишь потом мягко опустился в грязь. Пилот показал мне на стойки шасси и крикнул (в чем, как я думаю, не было нужды):

— Капут!

Девушка из «Интуриста» в высоких резиновых сапогах вышла из здания аэропорта поприветствовать нас. А мы вылезли на бок «Старушки», бесславно уткнувшейся свои брюхом в грязь и жижу. Пилот схватил мою руку и крепко пожал ее, бросив мне последний возглас по-русски. Интуристовский гид перевела:

— Он хочет знать, понравился ли вам полет.

И тут настал мой черед осклабиться.

Свою книгу о поездке в Советский Союз сэр Уолтер Ситрин [70] Уолтер МакЛеннан Ситрин (Walter McLennan Citrine), 1-й барон Ситрин (1887–1983), деятель британского профсоюзного движения, в 1936 г. написал книгу «Я ищу правду в России» о своем пребывании в СССР, получившую широкую известность. См.: Citrine, Walter. I Search for Truth in Russia. London, G. Routledge & sons, 1936. начал с описания того, что в его ленинградском отеле не оказалось пробки для ванны. Он полагал, что из-за этого наблюдения кое-кто может посчитать его необъективным. Но он настаивал, что дело было в том, что исчезнувшая пробка в ванне была настоящим символом всего остального, что он увидел в России.

Что касается меня, то боюсь, что таким символом для меня была грязь в аэропорту — и вездесущий интуристовский гид. Впрочем, гид был не более вездесущим, чем грязь, но ее-то вы можете соскоблить.

Вместе с девушкой-гидом мы посещали достопримечательности: Зимний дворец, музей Эрмитаж, балет, Царское село, Петергоф. На протяжении трех дней она все время была рядом и все увиденное сопровождала глубокими марксистскими пояснениями. Даже то, почему в Петергофе не работают фонтаны:

— Это для того, чтобы у рабочих было больше воды в рабочие дни. По воскресеньям, когда рабочие свободны [и, вероятно, не моются], фонтаны работают прекрасно.

Ленинград вогнал меня в депрессию. Здесь громадные желтые каменные дворцы выстроились вдоль главных улиц, а их незанавешенные окна выглядели осуждающе и как-то обиженно. Улицы были наполовину пустыми, а те немногие люди, с кем можно было поговорить, думали о прошлом, а не о будущем. Это напомнило мне старую историю о рабочем, который в поисках места обратился в советское бюро по трудоустройству.

— Где вы родились? — спросили его.

— В Санкт-Петербурге.

— Где вы учились?

— В Петрограде.

— Где вы живете?

— В Ленинграде.

— Где вы хотите работать?

— В Санкт-Петербурге, — удрученно ответил рабочий.

По утрам мы встречались с интуристовским гидом и она сообщала о наших планах на день. На любые мои предложения она отвечала отказом и указанием на непреодолимые препятствия для их осуществления. Она всегда добивалась своего или почти всегда. Вечером, прежде чем передать меня на попечение гостиничному консьержу, она бросала на него предельно выразительный взгляд, означавший, что теперь он отвечает за то, что до утра я буду хорошим мальчиком.

Мы уже завершили все раунды посещений, в том числе и тех мест, где я хотел бы побывать в последнюю очередь, и при этом в моем графике все еще оставался один день, прежде чем отбыть в Москву. Гид предложила мне хлебозавод, текстильную фабрику, профилакторий и детские ясли. Я отверг их всех.

— Хорошо, — спросила она угрюмо, — что же вы хотите делать завтра?

— Ничего, — столь же угрюмо ответил я.

— Ну, тогда ладно, — сказала она, направляясь к выходу из отеля, — но я все равно позвоню утром, чтобы узнать, не поменяли ли вы свои намерения.

Дело было в том, что я очень хотел кое-что сделать до того, как покинуть Ленинград, но только без интуристовского гида.

Перед моим отъездом из дома давний друг нашей семьи, дочь русского царского адмирала, спросила, а не смогу ли я взглянуть на их старую семейную виллу в Тарховке на побережье Финского залива в двадцати милях к северу от Ленинграда. Просьба была высказана во время коктейльной вечеринки и, как и большинство коктейльных просьб, была принята с поклоном и обещанием выполнить.

— Я набросаю схему, как найти виллу, — добавила она, потянувшись за бумажной салфеткой и помадой. — Когда вы будете там, быть может, вам удастся заглянуть в подвал и убедиться, в целости ли наше фамильное серебро. Мы зарыли его в тот день, когда бежали в Финляндию.

Я объяснил, что направляюсь в Россию в надежде начать дипломатическую карьеру, а не на поиски спрятанных сокровищ, но что я все-таки с удовольствием постараюсь узнать что-нибудь об их серебре.