Чарльз Тейер - Медведи в икре

Несколько недель все ходили довольными. Нежные мороженые стейки и овощи стали желанной переменой для всех, кто привык годами питаться из оцинкованных банок. Там были даже замороженные сливки, четыре сотни кварт сливок, которыми те из нас, кому доводилось быть приглашенными к столу в посольстве, лакомились с удовольствием.

Но потом случилось небольшое происшествие, в конце концов серьезно поменявшее наш замороженный рацион. Все началось с того, что мы обнаружили, что кто-то пытался установить в вентиляционной трубе, ведущей из чердака Спасо-хауса сквозь стену в кабинет посла, небольшой микрофон. В тот момент, когда мы нашли микрофон, от стола посла его отделял лишь тонкий слой штукатурки. Кто бы это ни был, но свою работу он сделал не до конца. Во всяком случае, на чердаке нам не удалось обнаружить никаких проводов. Мы сфотографировали сделанный в Ленинграде микрофон и положили его на место, надеясь изрядно удивить злоумышленника, когда он явится завершать работу. В противном случае у нас не будет никаких улик против того, кто так интересуется тем, что наш посол говорит в своем кабинете. (Возможно, ему повезло больше, чем другому послу, который пришел в настоящее замешательство, обнаружив микрофон в стене между кроватью жены и своей собственной. Дипломатический корпус в Москве пришел к единодушному согласию в том, что это была наиболее деликатная и заслуженная жертва, принесенная жене этого посла, обладавшей командирскими наклонностями.)

На протяжении нескольких ночей Джордж Кеннан, другой секретарь посольства Элбридж Дарброу [103] Элбридж Дарброу (Elbridge Durbrow) (1903–1997), работал в посольстве в Москве в 1934–1937 гг. в качестве советника по экономическим вопросам. , и я по очереди прятались в пыли старого чердака с револьвером в одной руке и фонариком в другой. Это было не совсем удобно, потому что мы вынуждены были скрытно лежать на животе на жестком полу. Кроме того, было довольно холодно и не очень весело. Почти каждую ночь о покрытую железом крышу стучала когтями сова или какая-то другая птица, мучимая бессонницей, вынуждая нас изготовиться. Но это было не намного хуже, чем, натянув фрак, проводить по полночи на ногах на каком-нибудь скучнейшем дипломатическом приеме. И, кроме того, все это происходило в часы дипломатической дневной или ночной работы.

В конце концов, наши нервы не выдержали, и взамен дежурства мы разработали, показавшуюся нам гениальной, систему предупреждения. Возле злополучного микрофона мы натянули над полом чердака перекрещивающиеся шелковые нити. Нити соединили с самодельным переключателем, который в свою очередь присоединили к тревожному звонку в одной из спален, где и установили постоянное дежурство в намного более комфортных условиях, чем мог предоставить нам чердак. Нам казалось, что это неплохая система, потому что нитей было так много, а на чердаке так темно, что практически невозможно было передвигаться без того, чтобы не поднять тревогу: мы в этом неоднократно убеждались на собственном опыте. Я не сомневаюсь, что другие сыщики-любители могли бы придумать и что-нибудь поинтереснее. Но мы тогда были новичками и работали в стране, где не могли на сто процентов рассчитывать на сотрудничество с местной полицией.

Но в нашей ловушке имелся один изъян. Электричество, на котором работала вся система, питалось от обычной домашней сети. Однажды утром, когда, как я думаю, на часах стоял (скорее спал) Дарброу, его разбудил дворецкий посла, англичанин Тейлор, чтобы сообщить, что основной рубильник всего дома ночью оказался отключен. Поняв, что вся наша аппаратура бездействует, Дарброу ринулся наверх и обнаружил, что все нитки порваны, а микрофон исчез. Конечно, сперва мы слегка расстроились, но потом пришли к общему выводу, что в детективы не нанимались. (Я был немного удивлен, когда несколько лет спустя увидел фильм «Миссия в Москву» и услышал, как актер, игравший посла, наказал третьего секретаря — предположительно меня — за выдуманный микрофон в его кабинете. Но я предполагаю, что это все было лишь недопониманием со стороны одного из авторов сценария. Так или иначе, но сообщаю, что фотография микрофона находится в архиве Государственного департамента. Это на тот случай, если кого-нибудь в Голливуде это заинтересует.)

Но был и более важный результат схватки за микрофон той ночью, вскоре ставший очевидным. Через два дня после того, как отключили электричество, мне позвонил дворецкий посла.

— Два из морозильников, похоже, не могут включиться после того как мы восстановили электроснабжение прошлой ночью, — скорбно объявил он.

— Что в них было? — спросил я.

— Замороженные сливки, — ответил он, — и это были все наши запасы.

Вот это было уже серьезное дело, понял я, и совсем не потому, что теперь нам придется совершенно лишиться сливок.

Поставки замороженных продуктов для посла уже стали всемирной новостью, и если только об этой истории прознают корреспонденты американских газет, то вся репутация фирмы-поставщика замороженных продуктов окажется под угрозой.

И в подвале все еще находилось четыреста кварт прокисших сливок, которые надо срочно оттуда извлечь, иначе вся Москва почувствует, чем пахнет вся эта история. Надеяться на шоферов посольства было бесполезно. Все они дружили со своими коллегами, работавшими на журналистский корпус. К тому же в течение всего дня в посольстве было полно народу, и мы могли вывозить сливки лишь ночью. Итак, тем вечером я заказал в русском тресте грузовик, посадил в него чернорабочих, нанятых мною на рынке, и тихо впустил его на задний двор посольства. Пока рабочие без всякого энтузиазма ведро за ведром грузили эту вонючую субстанцию в грузовик, я стоял впереди на часах — главным образом для того, чтобы держаться подальше от вони.

Когда погрузка окончилась, я забрался в кабину, и мы поехали за город. Пока мы двигались по вымощенной булыжником дороге через темноту и безлюдие ночи, я старался вспомнить строчки из «Похорон сэра Джона Мура», которые учил еще в школе:

В конце концов, мы добрались до пустынной проселочной дороги в большом сосновом лесу. Мы вылили все, что было в грузовике, в канаву, в несколько минут окончили нашу работу и отправились обратно в Москву.

И все-таки самой трудной штукой в ведении домохозяйства в Москве была трестификация любой даже самой незначительной работы по дому. В попытках наладить работу посольства я уже вошел в контакт с Трестом искусственного каучука, Угольным трестом, Трестом перевозок и дюжиной других им подобных. С ними иногда было не так просто работать, но они, по крайней мере, наличествовали в народном хозяйстве.