Чарльз Тейер - Медведи в икре

Этот маневр несколько раз сопровождался и катастрофическими промахами, которые заканчивались тем, что птица со злостью слетала на пол и ее приходилось возвращать на присад и обхаживать при помощи сырой грудки перепелки (первый урок). Еще через несколько недель — и через несколько возвращений к первому уроку — я смог приманить ее серией звуков, которые Абдулла называл эквивалентом птичьего хрюканья. Для меня они звучали незнакомо и напоминали фырканье.

Каждый вечер по настоянию Абдуллы я сидел у огня, пытаясь сосредоточиться на чтении «Истории Рима» Гиббона или «Золотой ветви» Фрэзера [214] Имеются в виду классические работы Эдварда Гиббона «История упадка и разрушения Римской Империи» и Джеймса Фрэзера «Золотая ветвь. Исследование магии и религии». , в то время как баши осторожно сидел на моей рукавице, вцепившись в нее когтями и временами поклевывая мою руку, что, я надеюсь, было выражением настоящей привязанности. По ощущениям это напоминало взятие военным доктором крови на анализ. Иногда какая-нибудь из моих молодых собак — тогда их было у меня с дюжину — прыгала на птицу со всем истинным собачьим расположением. В результате приходилось возвращать баши на свой присад на два или три дня, чтобы восстановить свое достоинство, прежде чем снова приступить к первому уроку.

К этому времени я отменил все свои вечерние встречи. Мои друзья, которых баши , вероятно, не развлекал, перестали меня звать к себе. Янг глубоко переживал всю эту изоляцию, потому что его единственной радостью было готовить свое «двадцать пять карри».

Так или иначе, но я продолжал свое дело, подгоняемый Абдуллой.

Прошло уже много больше шести недель, когда Абдулла объявил, что можно начинать дрессировку на открытом воздухе. Для этого я купил длинную бечевку — самую прочную, что можно было приобрести на кабульском базаре во время войны. Один конец был прикреплен к ноге сокола, другой — к столбу. Не успел я снять клобучок с птицы, как он заметил воробья на другой стороне лужайки и налетел на него, как Джи-Ай [215] G.I., амер. англ. — солдат армии США. на стейк. И хотя мне очень понравилось такое проявление усердия, мой энтузиазм тут же угас, как только птица запуталась в телеграфных проводах, и все закончилось тем, что негодующий сокол повис подвешенный за одну ногу. Мы в конце концов спасли его, но его усердие заметно охладело, и Абдулла прописал ему три дня сидеть в темной комнате, прежде чем опять начать с первого урока.

Через несколько недель мы решили наверстать упущенное и вернулись на лужайку. Каждый день с соколом на запястье я должен стоять в одном углу сада, а Янг, строивший что-то вроде презрительной мины, напротив меня в другом. При этом Янг брезгливо держал привязанную бечевкой живую перепелку. По сигналу он бросал перепелку в воздух, а я со всей возможной элегантностью снимал с сокола клобучок, как это предписано восточными манерами, зажимая оперенный колпачок зубами. Затем я бросал сокола в воздух и стоял, затаив дыхание. Первая с небольшим неделя приносила один из двух результатов: (а) либо мое катапультирование настолько удивляло птицу, что она бухалась головой в траву, либо (б), презрев дорогого перепела, сокол высматривал воробья и заканчивал полет высоко на дереве, схватив свою несчастную добычу. С результатом (а) было легко справиться, а результат (б) обычно имел более сложные последствия. В этом случае перепела, стоившего на базаре две рупии, надо было вначале вернуть в клетку для продолжения эксперимента. Операция по возвращению сокола предпринималась после этого. Иногда она продолжалась до ночи, с использованием пожарных лестниц, фонарей и привлечением помощников сокольничих из королевских вольеров. Но временами, когда Абдулла не присматривал за всем этим, несколько сильных рывков за веревку принуждали злую птицу спуститься на землю. На следующий день мы возвращались к первому уроку.

Был в моем репертуаре сокольника еще один вариант. Это произошло лишь однажды, но этого оказалось достаточно, чтобы убедить меня в том, что моя птица не собирается вырабатывать той привязанности, которая прописана в книге. Фактически я чуть было не убил в себе последние еще остававшиеся надежды стать сокольником.

Дело было холодным кабульским вечером. Янг и я нудно подбрасывали перепела для сокола, и наоборот. Как я полагал, веревка птицы была прикреплена в столбу. Потом уже я подумал, что забыл привязать ее или что, быть может, изготовленная во времена повсеместной экономии времен войны веревка просто разорвалась. Но теперь, когда я снова вспоминаю все это, мне кажется, что, может, и Янг, ненавидевший птицу, специально отвязал ее. Так или иначе, Янг выпустил своего перепела, а за ним и я отправил в полет своего сокола, но только для того, чтобы увидеть, как птица бросила презрительный взгляд на перепела стоимостью в две рупии и взмыла над оградой сада. Веревка вилась за ним, как один из шарфов Айседоры Дункан [216] Айседоора Дункан (Isadora Duncan, урожд. Dora Angela Duncan) (18771927) — американская танцовщица. Жена поэта Сергея Есенина в 1922–1924 гг. Погибла от удушения своим собственным шарфом, намотавшимся на ось автомобиля. .

Моей первой реакцией было, что все это к лучшему. Мое терпение кончалось. Я потратил слишком много сил на все эту соколиную охоту. Но затем я подумал о часах, днях и неделях, которые я потратил, о друзьях, которых потерял. И снова представил себе соблазнявшую меня финальную сцену: однажды Янг подсадит меня на мою гарцующую кобылу, а индиец-сайс будет под уздцы удерживать лошадь. Абдулла посадит мне на руку сокола, моего сокола. Мальчик из конюшни приведет собак из их будок. Садовник широко откроет ворота, и с летящим из-под копыт гравием и кружащимися перьями в воздухе, в окружении лошадей и собак, я выеду на ничего не подозревающие улицы Кабула, направляясь к перепелиным полям. Эта картина всегда вставала перед моим взором, когда баши нарушал правила, описанные в книге. Но теперь предстояло задействовать всех моих домашних. Я поднял на ноги всех — полицию, охотников, курьеров.

Через час ко мне пришел маленький мальчик с новостью, что баши пойман. Но он отказывался говорить, где птица, пока не получил своих пять рупий. Я показал ему монетку, и он озорно усмехнулся:

— Он в саду японской миссии.

Засмеявшись он убежал. Я был готов ко всему, но только не к этому. Мы находились в состоянии войны с Японией с момента моего приезда в Афганистан. И поэтому я тщательно избегал малейших контактов с этими маленькими людьми. А теперь мой сокол свободно улетел в лагерь врага в первый же миг обретенной свободы. Я едва ли в состоянии соотнести это со всем, что пишут в книгах о признательной соколиной любви. Неделями, вопреки накапливавшимся фактам, свидетельствовавшим о противоположном, я убеждал себя, что глаза баши становятся мягче, добрее, сулят надежду на привязанность, когда он смотрит на меня. Но теперь я должен был признать, что все это было изощренным надувательством. Очевидно, что с того момента, как только он попал в мой дом, он ненавидел и презирал меня.