Валентин Бажанов - Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Как бы предвосхищая судьбу своих идей — идей, которые на логическом небосклоне вспыхнули в 1910— 1913 гг., затем на долгое время погасли, были забыты логиками и разгорелись с новой силой уже во второй половине XX в., привлекая все большее внимание, — Васильев писал:

Мы быстро меркнущее пламя

И вновь пылающий пожар *

Вся жизнь проносится над нами

Полна тоски и новых чар.

Мы никогда не перестанем

Любить, стремиться и мечтать,

Себя никак мы не обманем,

Душа не может не желать;

Душа не может не взвиваться

Над тиной мелочных забот

И будет вечно домогаться

Недосягаемых высот.

Она стремиться будет вечно

К тому, чего на свете нет:

Ее желанье бесконечно,

Как бесконечен этот свет.

[1, с. 94]

* Курсив мой. —В. Б.

Поэзия Васильева философична, но его интересовала не только философская лирика.

Русско-японская война, революция 1905 г. усилили интерес деятелей культуры (в том числе и символистов) к социальным проблемам. Так, А. Блок, А. Белый, В. Брюсов работают над урбанистическими циклами своих стихов, в которых город, а именно капиталистический город, есть зло — сила, изначально враждебная человеку* Многие символисты переводят стихи бельгийского поэта Э. Верхарна, социологические мотивы которого оказались им созвучны.

Н. А. Васильев и ранее занимался поэтическими переводами. В «Тоске по вечности» имеются переводы из Гёте, Бодлера, Верлена. В 1907 г. в Казани выходит в свет уже целая книга переводов, выполненных Васильевым. На сей раз он обратился к Э. Верхарну. Книга называлась «Обезумевшие деревни» и была издана «в пользу голодающих крестьян поволжских губерний». Семья Васильевых принимала активное участие в этой помощи. А. В. Васильев, например, был одним из тех, кто принимал денежные пожертвования.

Сборник «Обезумевшие деревни» сыграл большую роль в деле знакомства русских читателей с поэзией Верхарна. Первые русские переводы его поэзии появились примерно в 1905—1906 гг. В эти годы (да и в последующие тоже) над ними трудились А. Блок, М. Волошин, В. Брюсов и др. Первая книга переводов принадлежит Брюсову, которого связывала с Верхарном личная дружба и многолетняя переписка. Книга Брюсова вышла в 1906 г., а Васильев опубликовал свою книгу переводов годом позже. В «Послесловии» к ней Васильев подчеркивает, что большую часть его переводов составляют стихи, которые «еще не переводились русскими поэтами». Это действительно было так.

Брюсов летом 1907 г. пишет Верхарну о всевозрастающем в России интересе к его поэзии и приводит в пример книгу переводов, вышедшую в Казани. Через некоторое время Брюсов выслал ему книгу Васильева.

«Давно уже, — писал Н. А. Васильев в „Послесловии“, — обращали внимание социологи и экономисты на поразительный рост больших городов в Европе XIX века и гибель старого патриархального уклада деревни от вторжения туда капитализма. На этих фактах Маркс построил свою социальную теорию [* Очевидно, что Васильев истолковывает учение К. Маркса упрощенно.], эти факты претворил Верхарн в свои поэмы. . . Россия переживает теперь тяжелый кризис, которым сопровождается ее окончательная „европеизация”, и скоро картины бельгийской и французской действительности станут нашими родными картинами. Вот почему я думал, что в эти годины напряженной борьбы, когда нам постоянно приходится вращаться в сфере социальных и политических вопросов, не будет лишней для русских читателей „социологическая поэзия” Верхарна. ..» [3, с. 77— 78].

По мысли Васильева, ценным в творчестве Верхарна было то, что «Верхарн не замкнулся в узкой сфере индивидуальной жизни», «Верхарн близок нам, он живет теми же чувствами, бьется над теми же проблемами», «он полон интереса к науке», «он любит трагическое и красивое». Удивительно, насколько все, что отметил Васильев, можно отнести и к нему самому. В стихах Верхарна Николая Александровича привлекало и другое, резонирующее с его миропониманием содержание, Верхарн верит в царственную власть математики в природе, ее гармонию. «Я обезумевший в лесу Предвечных чисел», — пишет Верхарн [3, с. 93]. Такая же гармония является элементом мировоззрения Н. А. Васильева.

Васильев не просто увлекся поэзией Верхарна. Он пережил эту поэзию как важное событие своей внутренней жизни, как открытие для себя новых тем и возможностей в искусстве. «Верхарн первый из поэтов всего мира рискнул выковать поэмы из сухого и прозаического материала социологических проблем и социальных вопросов настоящего», — писал Н. А. Васильев [3, с. 76]. Весь сборник переводов дает почувствовать, что если в нем и осталась «тоска», то не по вечности, а по современности.

Символистская критика отмечала, что перевод Васильева является слишком вольным, «часто далеким от подлинника», «испещрен массой прозаизмов». На вольный перевод Васильев, как поэт, имел полное право. Недаром говорят, что в прозе переводчик — раб, а в поэзии — соперник. Васильев почувствовал в Верхарне художника, необходимого и близкого себе, своему миропониманию. Что же касается прозаизмов — таково было «новое зрение» поэта Васильева {3}.

В комментарии к стихам Верхарна Николай Александрович сочувственно отмечает, что «стремление пересоздать мир по воле человека в современном мире представлено социализмом. И Верхарн стал поэтом социализма. Это единственно крупный поэт социализма наших дней. . . В стихотворении Les Bagnes (каторги), очевидно посвященном коммунарам, томившимся в каторгах за океаном, он верит в торжество их дела» [3, с. 94]. Поэт всегда острее, чем кто-либо другой, ощущает пульс времени, ветры грядущих перемен, шаги грядущей революции. Верхарн замечает, что стремление к справедливому переустройству мира завоевывает новые сердца.

Душа пожаром разума объята

И речи воли радостно твердит,

А сзади Революция стоит;

И книги новые стремительно хватают,

Как предки Библию, их радостно читают

и ими жгут сердца свои.

Потоки крови потекли,

Катятся головы, вот

строят эшафоты,

Душа у всех полна властительной заботы;

Но, несмотря на казни и пожары,

В сердцах сверкают те же чары.

[2, с. 38]

Поэзия Верхарна, писал Н. А. Васильев, «в высшей степени антропоцентрична. . . В центре всего человек, все интересно только в своем отношении к человеку. Человек — вот солнце Верхарна, он один светит собственным светом, все остальное — его отражениями. Если ему (человеку) нужны боги, пусть он будет им» [3, с. 84]. Н. А. Васильев в той же мере, как и Верхарн, заинтересован чудом человеческой личности и подходит к осмыслению этого чуда с позиций философа-рационалиста.