Валентин Бажанов - Николай Александрович Васильев (1880—1940)

В заключение анализа связи идей Н. А. Васильева с современной математикой и логикой отметим, что на работу ученого [251 имеется, надо полагать, совсем не случайная, ссылка в знаменитой книге Р. Фейса по модальной логике [95]. По всей видимости, учение Н. А. Васильева об индифферентных, акцидентальных и неопределенных суждениях, в записи которых использовалась одна из алетических модальностей, было созвучным некоторым исходным концептуальным посылкам современной модальной логики.

Возможно, что в воображаемой логике Н. А. Васильева могут обнаружиться и другие, пока не замеченные, но небезынтересные с точки зрения современной логики и математики, положения {7}.

«Я прекрасно осознаю, — писал Н. А. Васильев в 1912 г. в статье „Воображаемая (неаристотелева) логика", — что защищаемая здесь мысль об иной логике противоречит тысячелетнему убеждению человечества. . .» [12, с. 246]. Прошло более полувека. Идеи воображаемой логики восстали, подобно легендарной птице Феникс, из пепла, и их судьбу можно выразить словами Эмиля Верхарна, поэта, столь ценимого Николаем Александровичем:

Сегодня всему наступает пора,

Что чуть ли не бредом казалось вчера.

Всякий человек есть история, не похожая ни на какую другую. Неповторима и жизнь Николая Александровича Васильева, история его как человека, как разностороннего мыслителя и ученого. Диапазон его интересов был чрезвычайно широк. Он простирался от поэзии до логики, математики, психологии, этики, медицины. Какой бы области ни касался Николай Александрович, всюду он выбирал новую, никем еще в должной степени не развитую точку зрения; появление его в любой сфере мышления отмечалось печатью оригинальности, особого, свойственного только ему подхода, который отличался стремлением обобщить проблему, придать ей новое звучание, взглянуть на нее иод непривычным углом зрения, критически оценить предшествующие решения и выработать свое — синтетическое по характеру — мнение.

Сравнительно немногочисленны творчески активные годы Н. А. Васильева и драматичен последний период его жизни. Однако оставленное им, и в первую очередь логическое наследие, ярко и нетрадиционно.

Н. А. Васильев стоял у колыбели современной неклассической математической логики. Пытаясь заглянуть в будущее, он писал: «Мы должны ввести в логику идею бесконечности, великую идею нового времени. . . Нужно расширить ее пределы, удостовериться в бесконечности возможных логических систем. Тот, кто удостоверится в этом, будет испытывать ощущение Джордано Бруно, когда в его воображении предстала бесконечность физической вселенной. . . Все современное движение в логике есть восстание против Аристотеля. . . Трудно предсказывать будущее. Можно только сказать словами, сказанными Людовику XVI, что будущие поколения решат, было ли это современное движение в логике бунтом против Аристотеля или научной революцией» [14, с. 80—81].

Н. А. Васильев пережил ощущение Джордано Бруно, а будущее со всей очевидностью показало, что движение, о котором писал ученый, явилось исходной точкой научной революции в логике.

1Сравнивая Н. А. Васильева с Н. И. Лобачевским, автор отдает себе отчет в условности любого, в том числе и этого, сравнения. Когда-то В. Ф. Каган по поводу сравнения Клиффордом Лобачевского с Коперником сказал, что «легче было сдвинуть Землю, чем уменьшить сумму углов в треугольнике» (Каган В. Ф. Речь на торжественном заседании Казанского университета // Столетие неевклидовой геометрии Лобачевского. Казань, 1927. С. 60—61). Высказывая эту мысль, В. Ф. Каган, конечно же, не хотел принизить значение эпохального открытия гелиоцентрической системы Коперником. Он, на наш взгляд, хотел подчеркнуть то обстоятельство, что для открытия неевклидовой геометрии требовалась высшая степень интеллектуальной дерзости — высшая, поскольку она не исходила из каких-либо эмпирических соображений. В такого рода дерзости видится основание для сравнения Васильева с Лобачевским. Условность же этого сравнения заключается хотя бы в том, что существенно различны меры разработанности «воображаемой геометрии» и «воображаемой логики» и их непосредственное влияние на развитие математики. Лобачевский заложил фундамент непрерывно строившегося здания, а Васильев заложил лишь один фундамент, но само здание, архитектуру которого он предвосхитил, осталось недостроенным. Между тем в плане «стратегической» перспективы развития математики, на мой взгляд, идеи Васильева и Лобачевского сопоставимы, соразмерны (см. главу 11).

2Указанные материалы хранятся в личном архиве автора (ЛАА).

1Впервые эти воспоминания были опубликованы в журнале «Вестник Европы» в 1907 г.

2В одной из своих публикаций А. В. Васильев выражает свое «благодарное воспоминание о работе в Обществе и свои надежды на плодотворную деятельность Общества для развития математического образования в России» [46, с. 1].

3Об этом говорят некоторые письма А. В. Васильева (ЛАА). Известны, например, письма А. В. Васильева к С. В. Ковалевской, с которой он, по-видимому, познакомился в Берлине (Кочина Я. Я. Софья Васильевна Ковалевская. М.: Наука, 1981. С. 133—134, 239—240). Заметим, что в 1882 г. С. В. Ковалевская познакомила А. В. Васильева с П. Л. Лавровым [38, с. 8].

4Об этом сообщил автору И. И. Мочалов.

5У автора хранятся несколько оттисков работ П. С. Порецкого с дарственной надписью В. П. Максимовичу.

1Описание детства, отрочества и юношества Н. А. Васильева дается по его дневнику «Мемуары Николая Васильева» (ЛАА).

2Автор благодарит Р. И. Нафигова за информацию о наличии книги [79].

3Письмо Н. А. Васильева жене от 2 мая 1910 г. (ЛАА). Ср. [94, с. 26].

4См.: Вопросы философии и психологии. 1912. Кн. 1. С. 175. А. В. Васильев уже являлся действительным членом психологического общества.

5В работе [65] ошибочно сказано, что Н. А. Васильев — приват-доцент с 1907 г.

6Документ хранится в ЛАА.

7«Круг земель» — так назывался древними римлянами мир, Земля.

8Оригинал хранится в ЛАА.

9Оттиск хранится в ЛАА.

10На закате жизни А. В. Васильев выпустил книгу «Пространство, время, движение. Исторические основы теории относительности» (Пг.: Образование, 1923), которая посвящалась «сыну и другу профессору Н. А. Васильеву».

11Вероятнее всего, имеется в виду символ, некогда соотносимый с историческим образом императора Юлиана-Отступника, который отличался любовью к античности, увлекался философией, литературой, вообще являлся романтиком-созерцателем. Император Юлиан получил прозвище Отступника за то, что он решил противодействовать распространению христианской религии и даже более того — вернуться к прежним языческим догмам и богам. Историки начала XX в. отмечали «дерзкую отвагу, с которой Юлиан бросил вызов силе, во много раз превышающей человеческую силу, что он пытался остановить неудержимый ход исторического процесса, сравнивали борьбу Юлиана против христианства с борьбой Прометея и Люцифера» [83, с. 7] (см. также: [51]; о марксистской оценке деятельности императора Юлиана см.: [39]). Как пишет сам Н. А. Васильев, император Юлиан — «последний борец за древних богов, за исчезающее миросозерцание» [10, с. 520]. Этот символ связывался с императором Юлианом и Н. А. и Е. С. Васильевыми. Он-то и послужил основанием для выбора имени Юлиана для сына.