Сборник - О Феликсе Дзержинском

— Да, — ответила я, не глядя на него.

— Мне нужно срочно отпечатать документ.

— Сейчас придет другая машинистка, она и напечатает, — бурчу я себе под нос. А он не уходит и продолжает:

— Я слыхал, что вы очень хорошая машинистка, и мне хотелось бы, чтобы вы напечатали, я бы вам продиктовал.

Тут я взглянула и увидела, что передо мной стоит Дзержинский. Сильно смутившись, быстро встала и подошла к машинке. Феликс Эдмундович продиктовал мне, сказал спасибо и ушел. Я очень растерялась и не извинилась за свое поведение.

В удрученном состоянии я ушла домой. На другой день рассказала о случившемся своим коллегам. Все сочувствовали мне, а я ждала должного наказания. Проходили дни, а взыскание не объявлялось. Тогда я не могла понять, почему мой проступок был прощен председателем ЧК.

Позднее поняла. Феликс Эдмундович был сердечным, чутким и внимательным человеком. Он хорошо понимал, как нелегко приходится нам, молодым (мне тогда было девятнадцать лет). Еще не имея достаточной жизненной закалки, мы вместе с оперативными работниками несли тяжелую физическую нагрузку. Были нередки случаи, когда мы сутками не выходили из здания ВЧК.

Феликса Эдмундовича мы видели часто в оперативных отделах, встречали его в коридорах, на лестницах. Он всегда выглядел приветливым, аккуратным. Его доброе лицо и глаза как бы говорили: «Вижу, трудно приходится. Но что поделаешь! Этого требует обстановка».

Эти его мысли как-то незримо передавались нам, и мы с еще большей энергией принимались за дело, не обращая внимания на усталость и лишения.

Однажды после выполнения какой-то операции сотрудники отдела собрались в комнате, куда принесли ночной паек. Смотрим, среди нас появился Феликс Эдмундович. Мы пригласили его поужинать с нами и из большого жестяного чайника налили стакан чая, заваренного цикорием. Он охотно согласился. Мы уселись вокруг него, и ужин прошел весело и дружно.

В 1922 году решением Центрального Комитета партии Феликсу Эдмундовичу был предоставлен отпуск. Он отдыхал в Сухуми. И, находясь в отпуске, он продолжал заниматься служебными делами.

В это время Тимофей Петрович вернулся с Северного Кавказа, где он занимался подавлением бандитизма. Узнав о возвращении Самсонова в Москву, Дзержинский вызвал его к себе, в Сухуми. С мужем поехала и я.

К нашему поезду Дзержинский прислал свою машину. Как только въехали в ворота дачи, увидели самого Феликса Эдмундовича, идущего навстречу. Он приветливо поздоровался с нами за руку, и мы пошли, как помню, по садовой дорожке к домику. В саду стояли стол и плетеные кресла. Феликс Эдмундович предложил нам сесть. Он выглядел отдохнувшим, загорелым. С его лица не сходила улыбка.

После беседы нас пригласили обедать. За столом я оказалась рядом с Феликсом Эдмундовичем и чувствовала себя неловко.

Он заметил это и, обращаясь ко мне, сказал:

— А я вас узнал! Это вы не хотели мне печатать?

Я была изумлена его памятью и не нашлась что ответить.

После обеда пошли гулять по саду. Мы любовались горами, морем, богатой растительностью юга, В конце прогулки Феликс Эдмундович нарвал большой букет роз и подарил мне.

Вспоминается и такой случай. Один сотрудник нашего отдела спешил на выполнение срочного задания. На лестнице он встретился с Феликсом Эдмундовичем, который тпел к себе в кабинет. Обратив внимание, что товарищ идет на улицу в одном пиджаке, а время было осеннее, шел холодный дождь, Дзержинский остановил его и спросил:

— Вы что, идете на улицу в такой легкой одежде?

— Да, Феликс Эдмундович.

— А по какому делу?

— У меня срочное задание, а на работу пришел без пальто.

— Тогда идемте со мной.

Они пришли в секретариат. Там на вешалке висело несколько курток работников секретариата. Товарищу было предложено надеть одну из них и по возвращении с задания вернуть ее.

— Здоровье надо беречь, — заметил председатель ВЧК молодому чекисту. — Оно — достояние не только лично ваше, но и государственное.

Заслуживает внимания и такой факт. Одна сотрудница нашего отдела увлеклась работой, забыла получить днем хлебный паек и теперь переживала: чем кормить завтра детей. Окончив поздно работу, опечаленная, она шла мимо секретариата президиума ВЧК и встретила Дзержинского. Феликс Эдмундович остановил ее и спросил:

— Чем вы озабочены, товарищ?

— Ничего, извините меня, пожалуйста.

Феликс Эдмундович посмотрел на нее и продолжал:

— Вы должны сказать мне правду, что вас беспокоит?

Она рассказала ому всю правду.

Дзержинский зашел с ней в секретариат и спросил у своих секретарей Герсона и Беленького: «Не найдется ли у вас немного хлеба, а то товарищ забыла получить паек и ей нечем завтра кормить детей?» Те дали ей хлеба, и она довольная ушла домой.

Последний раз я видела и слышала Дзержинского в 1925 году на собрании партийного и хозяйственного актива ВCHX СССР. Собрание проходило в клубе ВСНХ на площади Ногина. Собрание открыл секретарь парторганизации ВСИХ. В президиуме Дзержинского не было. Когда председательствующий объявил, что с докладом о режиме экономии выступит Ф. Э. Дзержинский, все обернулись в зал и увидели председателя ВСНХ, сидящего в задних рядах, в кругу сотрудников ВСНХ. Он не пошел на трибуну, а остановился у первого ряда партера, Опершись рукой на стул, он начал свою речь.

Говорил Феликс Эдмундович без заранее подготовленного текста, чуть волнуясь. В зале стояла абсолютная тишина.

Выглядел Дзержинский утомленным. Ведь он и в мирное время выдерживал сверхчеловеческую нагрузку, будучи одновременно и председателем ОГПУ, и председателем ВСНХ, и руководителем ряда комиссий.

Сердце пламенного борца и строителя не выдержало, и он преждевременно скончался…

Мы, старые чекисты, свято чтим память о Феликсе Эдмундовиче. Каждый год 11 сентября, в день его рождения, и 20 июля, в день смерти, мы приходим на Красную площадь и возлагаем живые цветы на его могилу у Кремлевской стены, проводим импровизированный митинг. Затем возлагаем цветы к подножию его памятника на площади его имени и вспоминаем те времена, когда работали и встречались с этим человеком — человеком большой души и доброго сердца, крупным партийным и государственным деятелем, соратником и другом Владимира Ильича Ленина.

Я уже собирался покинуть Харьков, где был по делам Енакиевского завода, когда узнал, что в этот именно день на митинге в театре Муссури с докладом выступает Дзержинский.

Я отложил свой отъезд, чтобы попасть на митинг.

Помещение театра в тот вечер напоминало скорее осажденную крепость, нежели театр. Толпа людей запрудила площадь и плотным кольцом забаррикадировала входные двери. Все эти люди, жаждавшие увидеть и услышать Дзержинского, напирали друг на друга, теснились, волновались.