Александр Иванов - Мой друг — Олег Даль<br />(Между жизнью и смертью)

До встречи с Олегом Далем я знал и видел в работе очень-очень многих актеров. Но все они были намного старше. А я был пацаном и смотрел на них снизу вверх, как на взрослых дяденек.

Летом 1968 года я приехал в Ленинград откуда-то из экспедиции, уже зная, что буду сниматься в «Старой, старой сказке» в роли принца. Было мне 19 лет. Утром пришел в павильон и встретился с Олегом — для меня совершенно новым человеком.

Конечно, за десять лет я стал постарше. Но, будь я прежним пацаном, первое ощущение было бы то же самое. Мы сказали друг другу буквально два-три слова, и от него уже не хотелось отходить. Когда отошел он — в душе мгновенно возникла мальчишеская ревность: чтой-то он куда-то ушел?!

Наши с Далем встречи в жизни были какие-то однобокие: либо в съемочном павильоне, либо просто на студии. Никаких анекдотов, никаких сверхинтересных, умопомрачительных рассказов. Да и какие разговоры, когда вокруг работают? Так… стояли и потихоньку общались. На той картине — очень часто втроем: то подходила Кошеверова что-то объяснить, то Марина Неелова — что-то спросить.

И, повторю: энергетика Олега Даля была такова, что отойти от него хоть на пять шагов было практически невозможно, даже если у тебя от усталости ноги подкашиваются и мечтаешь посидеть на стуле где-нибудь…

Вот такое у меня было от него первое моментальное ощущение.

Кстати, совместных проб у нас с ним не было: мы пробовались вдвоем с Мариной, а с Олегом я встретился практически в кадре. И вот такой моментальный контакт, словно попал в свою родную обстановку.

После этих съемок я очень много встречался с Олегом, ибо он потом часто работал на «Ленфильме». Увидишь его в коридоре — и сразу мгновенное воспоминание о нашей первой встрече. Он занят делом, он общается с кем-то — и ладно!

Поздороваться, просто постоять пару минут рядом с ним — и в душе что-то такое родное просыпается!.. Словами очень трудно передать это, но через три минуты идешь дальше с необыкновенно светлым и приятным теплом в душе.

Теперь — о съемках.

Работалось нам очень интересно и легко. Но это еще и заслуга Кошеверовой: она как-то из актера вытягивает то, что хочет: именно — вытягивает! — а не заставляет. Не знаю, какова была система работы у Олега с другими режиссерами, а с Надеждой Николаевной сложилось так: постоянная импровизация, но все — на заданную тему. Она не запрещала импровизировать, но «уходить» не давала. Есть заданная ею линия, и вокруг нее — пожалуйста! — «строй» все, что угодно.

Для Олега это было какое-то феерическое действо. Если он с ходу понимал, что от него хотят, то вокруг этой режиссерской линии мог в маленьком эпизодике сыграть все, что угодно — вплоть до Гамлета.

В одном кадре, где я вываливаюсь из камина в его каморке, он навешал такие огромные проблемы, что я просто не знал, что и делать… Но работал он ювелирно точно, и даже непредсказуемость его не шла вразрез с линией, которую дала Кошеверова.

На репетициях мы ничего не делали в полную силу. В основном прогонялись мизансцена и текст. Но на съемке, обернувшись к нему, я мог увидеть абсолютно неожиданную реакцию! Иногда для меня это было очень тяжело. Какую-то обычную для меня реплику, поданную ему, он вдруг встречал совсем по-другому, чем я ожидал после репетиции. Причем, как правило, я стоял к нему боком или спиной, поэтому, когда мы встречались глазами в следующую секунду, — я уже не мог нормально среагировать в кадре. Такое было не раз и не два… Несколько раз я срывался: либо просто начинал ржать, либо стоял с бестолковым видом. Когда сталкивались его профессионализм и мой непрофессионализм, я бывал в совершенной растерянности.

Очень интересные творческие отношения были у него с Мариной Нееловой. Она вообще первый раз снималась в кино, еще училась в институте. А роль у нее была очень тяжелая, двойная.

Он постоянно ей что-то пытался объяснить. Даже до репетиции, когда просто стояли и прогоняли: ребята, что мы делаем в данный момент? Причем объяснял — как он сам видит, не настаивая. В этом смысле Олег был, как я думаю, очень мягкий человек. Исподволь он пытался донести до нее то, что сам видит в этом эпизоде.

Мне-то проще — у меня такая роль была: растопырь глаза пошире и смотри на все кругом… Тут, в общем, и объяснять нечего! А у Маринки были очень сложные, резкие характерные переходы — постоянно. Олег очень терпеливо и много с ней общался на эту тему: как, чисто с профессиональной точки зрения, перейти через эти уровни.

Очень он любил розыгрыши. Причем определенные. Когда ты — в кадре, а он — за кадром и подает реплику. В общем-то, очень скучное дело. Часто это занятие помрежа. А если актера нет на площадке, то порой и посторонний человек может «подать голос».

Олег это дело и любил, и ценил, и уважал. Вокруг этого и хохмил. Обожал подать свою реплику и потом посмотреть: а как ты на нее отреагируешь? Причем именно во время съемки, а не репетиции, он мог выдать интонацию, близкую к требуемой по звучанию. А по смыслу — хоть стой, хоть падай! Совершенно противоположную! В этом отношении он был очень неожиданный, непредсказуемый человек. И я не помню ни единого раза, чтобы он попросил поставить вместо себя кого-то, а сам пошел бы шататься по коридорам и павильонам. Но, раз он начинал играть голосом, тут уж надо было быть начеку постоянно…

Если бы наша картина снималась где-то в экспедиции, очевидно, общения с ним было бы намного больше. Вне студии мы вообще с ним не встречались, поскольку я бежал домой, а он ехал либо в гостиницу, либо к себе в Москву. Да и снимали мы в основном в Сосновой Поляне — это довольно далеко от Ленинграда. Пока оттуда выберешься… Как подходил конец смены — практически все разбегались… Единственная моя встреча с ним не на «Ленфильме» была здесь, в городе, в феврале восьмидесятого. Это был его самый последний ленинградский фильм — «Мы смерти смотрели в лицо» — о блокаде.

Моя жена работает на Синопской набережной, и я шел ее встречать мимо проспекта Бакунина, где в тот день происходила съемка.

За время «Старой, старой сказки» я привык к тому, что рядом с Олегом всегда люди. Я не помню, чтобы он вообще уходил из павильона. Занят, не занят в кадре — это второй вопрос. Раз он сегодня работает, значит, он всегда здесь. Он всегда с кем-то разговаривает. Или ковыряется в сценарии. Или просто стоит на площадке и наблюдает…

И вот, иду я с автобусной остановки и вижу человека в солдатской шинели военных лет. Шапка-ушанка, завязанная под подбородком. Ходит взад-вперед.

Сразу понял: где-то что-то снимают. Чисто профессиональный интерес — посмотреть! Правда, времени особенно нет. Ну, хоть одним глазком взглянуть: кто что снимает? Но никаких съемок не видно. Просто по набережной ходит одинокий человек. Я подошел. И даже как-то не сразу Олега узнал. Он меня — раньше. Может быть, сказался грим блокадного плана.