Александр Иванов - Мой друг — Олег Даль<br />(Между жизнью и смертью)

К 10 часам приехали киношники. На их стук никто не отвечал. Взломали дверь. Выражение лица у мертвого Даля было такое, как будто исполнилось его самое заветное желание.

— Кто в Киеве занимался похоронами Олега?

— На следующий день из Москвы приехала молодая и слишком спокойная жена Даля — Лиза, с приятелем Олега, актером Валентином Никулиным. Казалось, что она была готова к происшедшему. Захотела увидеть, где был Олег в последний свой день. Спросила, какую женщину Олег целовал последней. Узнав, что это была моя жена, попросила ее символично передать его прощальный поцелуй. Попросила начатую Олегом в поезде бутылку коньяка, которая случайно осталась у меня, и уехала в Москву.

В «Цветоводстве» я заказал гигантский венок, не сговариваясь с Митей, попросил написать: «Вечному Далю». Из Киева в Москву тело Даля повезли автобусом Киевской киностудии. Сопровождали его я с Митей и мои ребята горняки-взрывники. Никого из киношной общественности не было.

В Москве Царев, руководитель Малого театра, распорядился, чтобы хоронили Даля со всеми почестями, как народного. Площадь между Большим и Малым театрами была до отказу забита народом. Это было 7 марта 1981 года.

Олег был ребенком и мудрецом одновременно. Он словно кожей все чувствовал. Ему больше нравилось играть сказочных персонажей, чем реальных людей. Он был не приспособлен к жизни. Переходя из театра в театр, никогда сам не забирал свою трудовую книжку. Его брали и без нее, а потом, по запросу театра, книжку пересылали. Он был похож на гениального ребенка, которому трудно дается взросление.

— Вы человек очень искренний. Надеюсь, что вам можно задать этот вопрос. Я знаю, что накануне смерти Олега Даля — здесь, в Киеве, вы с ним виделись. На какую картину он приезжал сниматься?

— На пробы фильма «Яблоко на ладони» Николая Рашеева, который в свое время с Народицким снимал «Бумбараша». Олег не пошел на пробы. В первый день он сказал, что придет завтра. А завтра… На следующий день он умер.

— Вы были приятелями?

— Мы были однокурсниками и друзьями… Олег умер в гостинице… К счастью (а может быть, к несчастью) — абсолютно трезвым. У него осталась недопитая в поезде бутылка коньяка. Рашеев потом сказал, что это я его споил…

— Об этой смерти ходят самые невероятные слухи, в том числе и грязные… В таких случаях, наверное, надо просто рассказать людям все из первых уст, чтобы все эти сплетни закончились. Я знаю, что вы сильный человек и вы это сможете сделать. Правда, что Даль был «подшит», и ему нельзя было пить?

(В этот момент автора интервью начала бить мелкая дрожь, и била до конца разговора. Мистика какая-то… — Н.В .)

— Нет, неправда.

…Когда я второго марта утром вошел к нему в номер поздороваться, он сказал мне: «Митька, а я к тебе умирать приехал». Я говорю: «Ну вот, моя радость! Мы еще будем жить, жить и жить!..» «Нет, я умру». Это же он сказал 25 января жене в Москве. Это был день рожденья Высоцкого. Утром Даль проснулся и сказал: «А я скоро уйду. Меня Володь-ка зовет…» Они были духовные друзья. Когда что-то писали — были друг у друга первыми слушателями.

— Что произошло в этот последний день?

— Пришел администратор от Рашеева. Олег сказал, что не будет сегодня пробоваться, и ему дали свободный день. Утром он позвонил мне домой: «Митя, хочу тебя увидеть — я себя очень плохо чувствую». Спрашиваю: «Ты болен „по-нашему“ или „по-медицински“»? («По-нашему» это в смысле «бодуна»). «И так и так».

А я только вышел из больницы — сердце лечил. Сел в машину, захватив весь набор лекарств и бутылку коньяка. Приезжаю к нему: «Чем будем лечиться?» А он смеется, открывает тумбочку — и у него точно такой набор лекарств и точно такая же бутылка конька. Кстати, она и осталась. Жена Олега, Лиза, потом увезла ее с собой…

…В тот день был мокрый снег, большие сугробы, и мы с ним пошли гулять по Киеву. Вспоминали, разговаривали. Он читал мне свои стихи «Прогулки с котом», я ему — свои. Говорю: «Олег, поехали ко мне обедать». «К тебе стыдно». А он любил моих родителей и посчитал, что в таком виде (с «бодуна») появляться к ним неудобно.

Тогда мы поехали к моему приятелю — художнику Радомиру Юхтовскому. Там суп сварили, кусок мяса, картошку. Я пил водку, Олег — пиво. Юхтовский говорит: «Олег Иванович, я вас очень прошу, найдите свободный час когда-нибудь — хочу сделать ваш портрет». А Олег: «А ты смотри: вот мы сейчас с Митей сидим — пиши сегодня, а то ведь я завтра умру, и ты будешь жалеть».

Потом мы заезжали в ресторан Дома кино «Вавилон» — там как раз сидели Балаян, покойный Костя Ершов, Вячек Криштофович. Я опять пил, Олег — нет.

В этот день мы слушали музыку у моего друга на Русановке, а потом поехали к моему брату Володе, которого Олег хорошо знал и любил. Володя прислал машину. У Володи мне уже не наливали, а для Олега открыли роскошный бар, и он выпил 50–70 граммов горилки с перцем. При этом воскликнул: «Быть в Украине и не попробовать знаменитой горилки с перцем — это мазохизм. Но только чуть-чуть!» Это было все спиртное, что он выпил за сутки. Я хотел отвезти его в гостиницу, но Алик не хотел возвращаться «в этот гроб» — так и сказал. Володя предложил ему остаться ночевать у него и утром, в восемь часов, отвез в гостиницу.

— Что же было дальше?

— В двенадцать часов дня мне стало почему-то плохо. Звоню на студию — никто не отвечает. В гостиницу Олегу — аналогично. Я прыгаю в машину со своим другом, летчиком, и лечу на студию. Застаю одного администратора: «Где группа? Где Олег?» А он мне сует стакан в руки: «Митя, выпей». «Где?!!» «Олег умер…»

Не помню, как я скатился с этой лестницы, орал там как сумасшедший… Прибегаю в гостиницу, кричу в вестибюле: «Это правда?!» «Да».

В морг никого не пускали, меня пустили.

…Он лежал на цементе в своем джинсовом костюме… Не было даже позыва пальцы к горлу поднять…

Я рухнул на него и начал ему говорить (ведь умершие первое время все слышат), как его любили еще на первом курсе все… Он был… такое тонкое… аристократичное — с первого дня!

— Как же все произошло?

— Брат привез его утром в гостиницу. Алик вышел из машины, потом вдруг остановился. Володя говорит ему: «В чем дело?» «Володя, разве так прощаются?» Володя вышел из машины, они обнялись, и Алик сказал ему (эта фраза у меня записана): «Береги Митю. Хорошие стихи пишет…» Это были его последние в жизни слова…

Когда позвонили из группы в номер, он, видимо, лег спать и не отвечал. Тогда-то Рашеев и сказал известную фразу о том, что я его споил. Господь его прости. Потом они позвонили администрации гостиницы, и там их убедили, что он с восьми в номере и абсолютно трезв. Тогда-то они бросились и взломали номер. Олег был еще жив. Вызвали «скорую», но она поехала не в гостиницу, а на киностудию. Пока исправили ошибку — было поздно, он умер.