Георгий Ипполитов - Деникин

Мать Мария бесстрашно шагнула в газовую камеру концлагеря Равенсбрюк вместо другой заключенной — молодой женщины. Мир праху вашему, русские патриоты!

Возмущала старого генерала до глубины души внешняя политика Сталина. Она заставляла его опасаться наихудшего. «Зоны влияния», распространившиеся на треть Европы, являлись прелюдией полного порабощения Прибалтики, Польши, Венгрии, Румынии, Болгарии и части Германии. Не породит ли этот не знающий меры экспансионизм новых бесчисленных врагов России.

«Порабощенные страны, доведенные до отчаяния, в один прекрасный день восстанут против своего угнетателя, тогда небывалая угроза нависнет над нашей страной. Будут поставлены под вопрос ее территориальная целостность и ее независимость…» — писал Антон Иванович.

Он все больше стал задумываться о целесообразности его пребывания во Франции. Тем более во Франции, по личной оценке генерала, «стало душно» — нет свободной печати, так как русские газеты выходят под «прямым или косвенным советским контролем». Деникину была закрыта возможность высказывать свои взгляды в печати.

В 1945 году старый воин почувствовал, что вокруг его имени началась какая-то непонятная суета. И он, по утверждению Н. С. Тимашева, автора предисловия к первому изданию мемуаров Деникина «Путь русского офицера», «от греха подальше, дабы не искушать судьбу, из Франции уехал за океан, где и остановился в США».

В письме Колтышеву Антон Иванович высказывал тревогу по поводу того, что после Второй мировой войны в белоэмигрантской среде расплодилось немало сексотов НКВД. Их надо особо опасаться. Не исключено, что и сам Колтышев был связан с советскими спецслужбами. Марина Антоновна в частном письме автору этих строк от 7 июня 1999 года сообщила небезынтересные сведения:

«В Париже лучший и как будто верный друг был полковник Колтышев. (Он скончался не так давно в доме для престарелых около Парижа.) Отец ему доверял как никому другому — и вдруг перед отъездом родителей в Америку что-то произошло — как будто мама застала Колтышева, когда он рылся в папиных личных бумагах. Говорили тоже, что он навестил советские власти, как только появился в Париже… Папа мне об этом написал только из New York ’а, не совсем ясно, но прося меня избегать Колтышева и це доверять ему. А он как раз очень часто ко мне приходил. Письма от родителей я не прятала. А вот именно это письмо исчезло — никак мне не удалось его найти…»

В памяти Деникина, надо полагать, были еще свежи эпизоды похищения агентами НКВД руководителей РОВС генералов Кутепова и Миллера. Все это создавало для Антона Ивановича душевный дискомфорт.

Советскому правительству было известно о патриотической позиции Деникина в годы Второй мировой войны. Сталин не ставил вопрос перед правительствами антигитлеровской коалиции о насильственной депортации Деникина в СССР, как, например, атамана Краснова и других ему подобных коллаборационистских деятелей. Однако об этом Антон Иванович не знал.

И конечно же, ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов то обстоятельство, что материальное положение Деникина во Франции катастрофически ухудшалось.

— У него было отчаянное финансовое положение, — сообщила в 1967 году Марина Антоновна советскому журналисту М. Сагателяну. — Франк тогда совсем ничего не стоил, и на пенсию, которую папа получал от русского монархического фонда, уже нельзя было прожить и нескольких дней. А тут вдруг пришло предложение от американского издательства писать мемуары, но с обязательным условием переезда в Америку. И отец в конце концов согласился.

Небезынтересно свидетельство нью-йоркской эмигрантской газеты «Новое русское слово». Оно позволяет расставить некоторые акценты. Газета писала о том, что отъезд бывшего вождя Белого движения из Парижа 5 декабря 1945 года вызвал много толков. При этом особое внимание в публикации «Нового русского слова» делается на следующем обстоятельстве: отъезд генерала Деникина из Парижа в Америку следует непосредственно увязывать с усиливающимся во Франции советским влиянием.

…Антон Иванович уезжал за океан. Это не была поездка в никуда. В США обосновались бывшие офицеры царской армии, видные деятели Белого движения, которые обещали своему бывшему вождю всемерную помощь. И из Европы в Новый Свет уезжали многие белые офицеры. Один из них — Валериан Августинович (ставший вскоре мистером Монвитом) предложил Деникину свой дом в Форест хилле, в одном из кварталов Нью-Йорка, и обещал найти издателя для публикации книги «Моя жизнь».

Решение принято. И тем не менее старому воину стало грустно… Он задал вопрос дочери: «Поедешь ли ты с нами?» — и разочарование. Марина Антоновна отказалась: она не хотела уезжать из Парижа, где у нее была любимая журналистская работа и где жил человек, чьей женой она хотела стать. А тут еще бюрократические сложности с переездом.

Шли дни, заполненные бесконечными хлопотами: визиты в консульство, в посольство, к врачам, на которых была возложена обязанность выдавать свидетельства о здоровье. Наконец в двух нансеновских паспортах были поставлены по две печати: транзитная английская виза и американская эмиграционная виза.

21 ноября 1945 года Деникины, доверив дочери старого кота Васю, уехали в Дьепп. Они хотели провести три или четыре дня в Лондоне, а затем сесть на корабль, отбывающий в Соединенные Штаты.

В поезде, идущем из Ньюхевена в Лондон, жена Деникина написала короткое письмо капитану Латкину, одному из тех бывших бойцов белой армии, которых не соблазнило пение советских сирен:

«Весь путь через Лa-Манш я пролежала на кушетке. А. И. (Деникин) сначала прогуливался по палубе, потом задумал истратить все франки, которые у нас остались, — 400 франков, роскошно пообедав. Ему подали жаркое из баранины с картофелем и зеленой фасолью, английский сыр, в больших количествах, хлеб (белый/), масло и три чашки кофе. И как вы думаете, сколько все это стоило? Всего лишь 50 франков!

В Ньюхевене английский носильщик, взяв наш багаж на судне, донес его до поезда и настоял на том, чтобы дать мне сдачу с купюры в 50 франков. Зато наш французский носильщик в Дьеппе состроил кислую мину, когда я ему протянула 100 франков…»

30 ноября Ксения Васильевна написала дочери:

«Мы еще в Лондоне. Наше судно потерпело аварию и стоит на ремонте в доке. Мы сядем на более быстроходное судно и доплывем до Нью-Йорка за четыре дня вместо шести-семи, которые предусматривались первоначально. Наше судно называется „Королева Елизавета“.

Твой отец чувствует себя хорошо, но я нахожу, что он слишком много ест и мало двигается.

Как дела у маленького Мишу ни и старого Васи? Мы обнимаем вас всех троих.