Георгий Ипполитов - Деникин

Основной мировоззренческий вопрос, который мучил юношу в 16–17 лет, — вопрос религиозный. В юной душе возникали сомнения. Речь идет не о вероисповедании. Его страстно волновал вопрос о бытии Бога. У учителей он не мог получить исчерпывающего ответа. Старый училищный священник отец Елисей был сам, наверное, не тверд в богопознании. По крайней мере, когда одноклассник Деникина обратился к нему с вопросом о бытии Бога, священник поставил ему двойку и пообещал срезать на экзамене. Тогда Антон, юный теософ, попытался самостоятельно найти ответ в Библии и… в атеистической литературе. Предоставим слово самому генералу:

«Много лет спустя, когда я учился в Академии Генерального штаба, на одной из своих лекций профессор психологии А. И. Введенский рассказывал нам:

— Бытие Божие воспринимается, но не доказывается. Когда-то на первом курсе университета слушал я лекцию по богословию. Однажды профессор богословия в течете целого часа доказывал нам бытие Божие: „во-первых… во-вторых… в-третьих“… когда вышли мы с товарищем одним из аудитории — человек был он верующий — говорит он мне с грустью:

— Нет, брат, видимо, божье дело — табак, если к таким доказательствам прибегать приходится…

Вспомнил я этот рассказ Введенского вот почему. Мой друг — поляк, шестиклассник, вопреки правилам, пошел на исповедь не к училищному, а к другому, молодому ксендзу. Повинился в своем маловерии. Ксендз послушал и сказал:

— Прошу тебя, сын мой, исполни одну мою просьбу, которая тебя ничем не стеснит и ни к чему не обяжет.

— Слушаю.

— В минуты сомнений твори молитву: „Боже, если Ты есть, помоги мне познать тебя“.

Товарищ мой ушел из исповедальни глубоко взволнованный.

Я лично прошел все стадии колебаний и сомнений и в одну ночь (в 7 классе), буквально в одну ночь пришел к окончательному и бесповоротному решению: человек — существо трех измерений — не в силах осознать высшие законы бытия и творения. Отметаю звериную психологию Ветхого Завета, но всецело приемлю христианство и православие.

Словно гора свалилась с плеч!

С этим жил, с этим и кончаю лета живота своего».

Вряд ли стоит сомневаться в исповеди генерала. Написано на склоне лет. Притупилась боль утрат, горечь поражений. В таких ситуациях люди бывают достаточно искренними. Но Деникина нельзя относить к фанатичному типу верующих. Его убеждения во многом традиционны. В последующем в официальных документах, речах, уже будучи вождем Белого движения, он часто будет апеллировать к Богу, участвовать в религиозных ритуалах, посвященных военно-политическим и общественным событиям.

Однако реалии жизни, пытливый ум, ответственность лидера будут толкать его к стихийному материализму, диалектике. Например, он хорошо понимал диалектику материального и духовного в моральном факторе в войне, необходимость отделения от государства церкви, сочетания в обучении солдат гражданских и церковных начал. Еще в 1906 году, анализируя опыт русско-японской войны, Деникин высказал интересное замечание. Описывая эпизод, когда уральские казаки не хотели идти в бой, предварительно не захоронив товарищей, он констатирует, что в таком жестоком деле, как война, не должно быть места сентиментальности, идущей во вред делу.

Но за реальными данными есть «целая область человеческого духа, не поддающегося учету и сравнению. Нужно помнить, что глубоко религиозные уральцы считали большим позором попасть \в руки неприятеля и большим несчастьем умереть без погребения».

О материалистических тенденциях в мировоззрении Антона Ивановича говорят его рассуждения о поведении людей в экстремальных ситуациях на примере сражения под Мукденом в 1905 году в русско-японской войне. Он приходит к обобщению, что в тот момент можно было выделить два поведенческих типа людей: одни — не умеющие владеть настроением и языком, другие — чувствующие потребность распространять сенсационные слухи, подчас обыденные и нелепые, иногда правдоподобные, рассчитанные только на эффект слушателей.

«При обычных условиях эти люди вредны, но при том исключительном положении, в котором находилась наша армия, они положительно опасны, и, нужно думать, сыграли не последнюю роль в неудачах под Мукденом».

Генерал видел, что религиозность русского народа в начале XX века пошатнулась. Это подтверждает анализ причин разложения русской армии в 1917 году, данный им в «Очерках русской смуты», где он обобщает, что крушение армии обусловилось крушением идеологического постулата: «За веру, царя и Отечество», лежавшего в основе военной идеологии. Он приходит к выводу, что в числе моральных элементов, поддерживавших русские войска, вера не стала началом, побуждавшим их на подвиг или удерживавшим от «развития впоследствии звериных инстинктов».

Интересные сведения имеются в воспоминаниях митрополита Вениамина (Федченко) «Россия между верой и безверием». Высший генералитет Белого движения в 1919 году обсуждал вопрос о целях войны, дошли и до веры. По старому обычаю говорилось: «За веру, царя и Отечество». Хотели включить первую фразу (имеется в виду в документы Белого движения. — Г. И. ) и теперь.

«Но генерал Деникин, как честный солдат, запротестовал, заявив, что это было бы ложью, фальшивою пропагандой, на самом деле этого нет в движении. С ним согласились, и пункт о вере был выброшен из проекта…»

Однако материалистические тенденции в мировоззрении вождя Белого движения не были доминирующими. Они, как правило, проявлялись в конкретных экстремальных ситуациях. Поэтому к «чистым материалистам» его отнести нельзя. Деникин был склонен, например, к философско-мистическим рассуждениям о проблемах жизни и смерти, случайности и фатуме и т. д.

Но все это будет потом. Вернемся в Польшу конца XIX века, где нас ждет юный Антон.

Жизнь его проходит не в простой обстановке — на фоне обостренных русско-польских отношений, связанных с обидной для поляков русификацией.

Особенно настойчиво она проводилась в сфере школьного образования. Так, Закон Божий католический ксендз обязан был преподавать полякам на русском языке; польский язык считался предметом необязательным, экзамена по нему не производилось, а преподавался он… на русском. В стенах образовательных учреждений и на ученических квартирах строжайше запрещалось говорить по-польски — и виновные в этом подвергались наказаниям.

Антон Деникин интуитивно нашел золотую середину: с поляками стал говорить по-польски, с русскими товарищами — всегда по-русски. Учась в 7 классе Ловичского реального училища, Антон был старшим на ученической квартире. По должности от него требовалось заполнение месячной отчетности, в одной из граф которой значилось: «уличенные в разговоре на польском языке». Рискуя быть смещенным с должности, он всякий раз записывал в отчет одно и то же: случаев разговоров на польском языке не было. Подобное не могло пройти незамеченным. Месяца через три Деникина вызвал директор училища: