Энтони Саммерс - Богиня. Тайны жизни и смерти Мэрилин Монро

Значительный фильм, где она снялась благодаря Хайду, назывался «Асфальтовые джунгли». Его режиссером был Джон Хьюстон. Три года назад этот самый Хьюстон намечал провести экранные пробы Мэрилин, но потом отменил их, считая, что она больше годится не для актерской игры, а для плотских утех репетитора. И вот она снова попала к нему, на этот раз стараниями трех людей: Джонни Хайда, ее краткосрочного любовника Билла Бернсайда и простившей ее хозяйки дома, где она проживала, Лусил Раймен. На первую встречу ее привел Хайд, после чего она ушла изучать сценарий.

Ее преподавательница по актерскому мастерству Наташа Лайтес говорила, что они трудились вместе «три дня и три ночи почти без перерыва», чтобы подготовиться к читке. Она пришла снова в сопровождении Хайда — смущенная и неуместно возбужденная. Мэрилин подбила ватой и без того роскошную грудь, но Хьюстон бесцеремонно убрал все лишнее. Она играла, и день прошел незаметно. Хьюстон говорит: «Мэрилин получила роль не благодаря Хайду. Она получила ее потому, что была чертовски хороша».

Джонни Хайд, расторгнув свой двадцатилетний брак, теперь всецело посвятил себя Мэрилин. Как она относилась к нему — трудно судить, поскольку сведения противоречивы. Сценарист Наннелли Джонсон, который был достаточно близок к Хайду, считал его «хорошим, мягким человеком, которого женская красота волновала сильнее, чем кого бы то ни было».

На самого Джонсона Мэрилин особого впечатления не произвела. «Когда я ее увидел тогда, — вспоминал он, — я посчитал само собой разумеющимся, что она из тех молодых бесцеремонных дамочек, которые расталкивают всех вокруг локтями. Обычно мы виделись за обедами у Романова. Иногда я подсаживался к ним. Она почти не принимала участия в наших разговорах, несмотря на все наши усилия вовлечь ее в беседу, которая большей частью сводилась к банальным сплетням. Слушала она внимательно, вежливо не сводя с нас взгляда, в то время как глаза посетителей Романова только и следили за тем, кто пришел и с кем. Но не могу припомнить случая, чтобы она произнесла хоть одно слово».

Глория Романова, муж которой был владельцем ресторана и которая хорошо знала Мэрилин, считала ее несколько безразличной к мужчинам. Но она утверждает, что: «Джонни Хайд очень многое значил для нее. Ее очень трогала его искренняя забота. Ему ничего не было нужно от нее, и она становилась иной раз мишенью для насмешек».

Когда Хайд бросил жену и купил дорогостоящий новый дом, то устроил в обеденном зале четыре кабины из белой кожи и танцевальную площадку посредине. Мэрилин называла зал «мой собственный «Романов» в миниатюре». Билли Уайлдер, который снимал ее в двух фильмах, вспоминает о встрече с Мэрилин, когда он и Сэм Шпигель играли в карты с Джонни Хайдом: «Она в ожидании, когда Джонни закончит кункен2, просто сидела в углу и читала роман».

Возможно, молчаливость Мэрилин была вызвана чувством неуверенности и неумением вести себя в благородном обществе, либо это был тонко продуманный ход: всецело довериться Хайду и предоставить ему право пробивать ей дорогу. Режиссеру Гарсону Канину она сказала как-то: «Послушайте, у меня множество друзей и знакомых, вы понимаете, что я подразумеваю под словом «знакомые»? Но ни один из них, ни один из этих больших шишек даже пальцем не пошевелил ради меня, никто, кроме Джонни. Потому что он верил в меня...»

В Голливуде по поводу их романа передавали из уст в уста язвительные шутки, затрагивавшие и сексуальную несовместимость Мэрилин с больным Хайдом. Писатель Джеймс Бейкон утверждает, что и тогда, когда Мэрилин встречалась с Хайдом, его любовная связь с ней не прерывалась и что, лежа в постели, она насмехалась над половой немощью больного старика. Однажды Мэрилин на выходные оставила Хайда в Палм-Спрингс, чтобы навестить в Лос-Анджелесе Каргера. Мэрилин в разговоре с Каргером сказала о нем: «Он такой славный. Я очень люблю его. Но у меня нет таких чувств, как у него».

Позже Мэрилин признается, что Хайд предлагал ей выйти за него замуж, но она ответила: «Я не люблю тебя, Джонни... Это было бы нечестно». А ведь выйди Мэрилин замуж — она бы после смерти своего супруга унаследовала львиную долю его состояния. Между тек Хайд лихорадочно, неутомимо работал на благо ее карьеры. В разгар этих хлопот его и постиг первый и тяжелый сердечный приступ.

Время от времени Мэрилин жила в одной квартире со своей преподавательницей Наташей Лайтес, которая припоминает, что Мэрилин оттягивала визит к больному человеку, который ради нее бросил все. Как-то поздним вечером в декабре 1950 года, рассказывала Лайтес, по телефону позвонил Хайд и спросил: «Где Мэрилин, Наташа? Я все жду и жду ее. Наташа, никогда в жизни мне не приходилось сталкиваться с такой жестокостью, с таким эгоизмом».

Неделю спустя после ночи, проведенной Мэрилин у постели больного, Джонни Хайд скончался в больнице «Ливанские кедры». Она, похоже, упрекала себя за бесчувствие, поэтому и не вняла просьбе семьи Хайда не приходить на похороны. Она все-таки пришла и с рыданиями бросилась на крышку гроба. Ее нью-йоркские подруги Эми Грин и Морин Стэплтон рассказывают, что и через пять лет она продолжала скорбеть о Джонни, чувствуя себя несчастной оттого, что его дети «ненавидели ее как разрушительницу их семьи».

Наннелли Джонсон считал, что «Джонни был первым мужчиной, который ее искренне уважал, и был единственным человеком на свете, кто по-настоящему заботился о ней. Когда Джонни похоронили, в этом мире она снова осталась одна».

Спустя несколько дней после похорон, в канун Рождества 1950 года, Наташа ехала с работы домой. Ее не оставляла мысль, что произошло что-то нехорошее. Войдя в квартиру, она на подушке своей постели увидела записку Мэрилин, в которой говорилось: «Машину и меховой палантин оставляю Наташе».

Другая записка, прикрепленная к двери спальни Мэрилин, предупреждала, чтобы дочь Лайтес ни в коем случае не входила внутрь. Наташа ворвалась в спальню и увидела, что «комната была похожа на преисподнюю. Мэрилин лежала в постели, раздетая, щеки ее раздулись, как у кобры».

Лайтес закричала: «Мэрилин! Что ты наделала?» Но та молча моргала глазами. «Я силой открыла ей рот, сунула туда пальцы и вытащила пригоршню раскисшей зеленоватой массы, которую она не успела проглотить. На ночном столике стоял пустой пузырек из-под снотворных таблеток».

Почти двадцать лет спустя психиатры из Центра профилактики самоубийств Лос-Анджелеса скажут о мертвой Мэрилин: «В прошлом бывали случаи, когда она в минуты отчаяния или разочарованности принимала огромную дозу барбитуратов и звала на помощь».

Если мы примем на веру ее слова о том, что до девятнадцати лет она дважды пыталась уйти из жизни, то это была ее третья попытка. До двадцатипятилетия Мэрилин оставалось шесть месяцев.