Анна Керн - Быть дворянкой. Жизнь высшего светского общества

Была середина лета. Роща наша потемнела; прошла пора не только фиалок, ландышей и сирени, но отцвели и липы, а вместо разноцветных диких роз на шиповнике вызревали красивые семена.

Раз после обеда мы сидели с тетей Надей и сестрой одни в гостиной. В доме была какая-то суета; все старались не шуметь, ходили на цыпочках, плотно притворяли двери; горничные чаще бегали по всем комнатам, прислуга перешептывалась; тетя Катя и Антония смотрели озабоченно и рассеянно относились к нашим вопросам; одним словом, мне было ясно, что происходит что-то необыкновенное, о чем Надя с Лёлей знали, но не хотели рассказать мне. Я напрасно целый день искала бабочки или няни Насты: их совсем не было видно!

Дедушка уехал в город, и за обедом даже никого не было, кроме дяди, нас да урывками тети Кати.

— Верно, мама больна? Мама или бабочка, потому что их нигде нет, — решила я.

— Никто не болен, — отвечала тетя. — Сидите только смирно. Самое лучшее, идите ко мне наверх, с мисс Джефферс и будьте с нею!

Идти сидеть со скучной англичанкой! Да ни за что! Мы выпросили позволение оставаться в гостиной. Надя и Лёля стали играть в карты, а я села на ковер и строила карточные домики.

Но игра их плохо клеилась. Они обе то и дело выбегали на балкон, в палисадник и все шептались между собой и пересмеивались. Мои домики тоже не держались на ковре; я перенесла свое хозяйство подальше, на пол, и наконец успела-таки вывести высокий дворец в несколько этажей.

— Смотрите, смотрите, какой я дом выстроила! — кричала я в восторге.

Оставалось только поставить последние две карты: острую крышу. Я тихонько, с бьющимся сердцем выводила этот окончательный свод, забыв обо всем, думая только, что вот сейчас отойду и буду любоваться своим произведением издали… Как вдруг с силой распахнулась дверь и — фр-р-р! — тетя Катя, взмахнув платьем, вмиг разнесла мой дом по всей комнате.

— Ах, тетя, гадкая! Противная тетя! — в избытке отчаяния закричала я, чуть не плача.

— Что, моя милая? Что я такое сделала? — бросилась ко мне тетя.

— Как что!? Весь дом повалила!..

— Дом? Какой дом?.. Ах, да! Карточный!.. Ну, это ничего: я тебе после лучший выстрою. А ты перестань плакать… Послушай лучше, что я тебе скажу!

Тетя села, посадила меня к себе на колени, а Лёлю взяла за руку и сказала, весело улыбаясь:

— Дети! У вас родился брат. Слышите? Маленький-маленький братец!

— Брат?.. — закричала Лёля и, вскочив, запрыгала на одной ноге вокруг комнаты, припевая: — Брат, брат, брат!..

— Тише, тише, — остановила тетя ее веселье, спуская меня на пол. — Не шуми, Лёля!

— А что такое? Разве он спит? — спросила Лёля.

— Разве Леночке нехорошо? — испугалась тетя Надя за нашу маму.

— Нет, ничего; только все же не надо шуметь.

— Какой же это брат? — опомнилась наконец и я. — Покажите мне его! Я хочу его посмотреть!..

— Подожди: увидишь. Теперь нельзя, а после тебе покажут, — и тетя поспешно вышла в другую комнату писать какое-то письмо.

— Ну, что же это такое, право? — закапризничала я. — После! Когда после? Я теперь хочу!.. Сейчас. Я пойду туда, к маме… Лёля, а, Лёля! Пойдем к маме!..

— Отстань! Пошла прочь! — отогнала меня сестра, шептавшаяся о чем-то с Надей.

Они забились в угол и о чем-то горячо рассуждали и спорили.

— Пожалуй, только мы оттуда ничего не увидим, — говорила Надя.

— Ну вот еще! Я же знаю: отлично все увидим! Пойдем, попробуем! — убеждала Лёля.

— Хорошо, пойдем.

И, взявшись за руки, они выскользнули в балконную дверь и крепко ее за собой притворили.

— Куда вы? — закричала я, оставшись одна. — Пустите меня! И я хочу с вами… Пустите! Мне одной скучно!.. Отворите!.. — отчаянно заревела я, дергая ручку дверей вверх и вниз.

— Ах ты, противная девчонка! — вскричала Лёля, быстро приотворив дверь. — Не кричи! Пошла вон, слышишь?..

— Не пойду! Я тоже с вами хочу!.. Куда вы идете?

— Пусти ее, Лёля: пускай идет с нами, — сказала Надя. — Я ее подержу… Иди, Вера.

— Да как же она пойдет с нами? Она ведь свалится.

— Не свалится. А если бы и упала — не беда! Здесь невысоко.

И тетя Надя продернула меня в дверь.

Был уже вечер; тихая теплая облачная ночь, полная запахом цветов, резеды и душистого горошку, которые цвели в палисаднике. Свет от окон ложился яркими полосами на гряды и кусты; только крайнее, угловое окно маминой спальни светилось тускло. Сердце во мне замирало: мне было и весело, и страшно чего-то: я угадывала, что мы сейчас что-то такое особенное сделаем, — но что именно? Я сгорала любопытством и ожиданием.

— Кто пойдет первый? — шепотом спросила Елена.

— Все равно. Хочешь, я?..

— Нет! Лучше меня пусти вперед! — бойко вызвалась сестра.

— Хорошо, иди!

— Да куда это? — спросила я, вся замирая.

— Молчи! — прикрикнула Лёля.

Она подошла к крыльцу, шедшему вдоль стены, и, не спускаясь на ступеньки, держась за карниз и подоконники, к стене лицом, осторожно пошла вдоль по узенькому выступу, шедшему вокруг нижнего этажа дома. Подобравшись под окошко спальной, она остановилась, вглядываясь в стекла.

— Что? Видишь что-нибудь? — шепнула ей издали Надя.

— Вижу! Все вижу. Иди скорей!

— Ты лучше оставайся, — сказала мне Надя, — постой здесь, а то еще упадешь.

— Нет, нет. Не упаду. Я тоже хочу посмотреть!..

Надя отправилась вслед за сестрой по карнизу, а я за ней шаг за шагом, с бьющимся от волнения сердцем. До земли было не более двух аршин, но я уверена, что, будь подо мною бездонная пропасть, я бы точно так же отправилась за ними.

Ветки кустарника били меня по ногам, задевали по лицу, цеплялись за платье и волосы. Я не обращала ни на что внимания, глядя на Лёлю, которая припала к стеклу лицом и, казалось, о нас и забыла… Это мамино окно мне представлялось чем-то волшебным: дойти бы только, — взглянуть, — а там будь, что будет!..

И вот мы добираемся до заветных стекол — добрались! Я припадаю к ним, жадно смотрю… но ничего не различаю в большой, сумрачной комнате.

Надя с Лёлей перешептываются:

— Вон видишь там, на диване, белое!? Видишь?..

— Да это просто две подушки кто-то положил.

— Как же, просто!.. А между подушками-то он и лежит, ребенок!.. Я сейчас его видела: бабочка его открывала.

— Где? Где?.. Покажите мне его! — умоляла я.

Вдруг в комнате произошло движение: все ярче там осветилось, кроме кровати, на которой, я знала, лежала мама. Я ясно увидела на диване что-то белое и впилась в это глазами, надеясь увидать своего маленького брата.

— Ай! — вдруг вскрикнула Лёля. — Маменька нам грозит!

В самом деле, я увидала над подушками руку в белом рукаве, медленно грозившую нам пальцем. В ту же минуту тетя Катя быстро подошла к окну, вглядываясь в наши лица. Черные брови ее были нахмурены, но она улыбалась… Погрозив нам, она пошла к дверям.