Гаральд Граф - Моряки. Очерки из жизни морского офицера 1897-1905 гг.

Еще четыре дня «Артельщик» простоял в Риге и затем Моонзундом прошел в Ревель. Итого, первого плавания было уже более шести недель.

В Ревеле меня ожидала большая неожиданность: командир порта получил телеграмму из Главного Морского штаба о срочном командировании меня в распоряжение этого штаба. Это означало, что я буду назначен на один из кораблей эскадры, идущей на Дальний Восток под началом вице-адмирала Рожественского [63]. Конечно, я ног под собой не чувствовал, узнав про это, и стал быстро укладываться.

Ревель мы застали значительно ожившим после зимней спячки. Летом Ревель оживлял главным образом Артиллерийский отряд, состоявший из большого числа кораблей. Отряд стоял до сентября на Ревельском рейде и почти ежедневно выходил на стрельбы.

На улицах города можно было встретить много офицеров и матросов, особенно по праздничным дням и вечерам. Вообще, в это время Ревель нельзя было узнать, и из тихого и скучного он превращался в оживленный и даже веселый военный порт. Центром сосредоточения летней жизни являлся известный Екатериненталь. Великолепный парк, с аллеями, обсаженными дубами екатерининских времен. Кругом парка ютились дачи, нанимаемые семьями морских офицеров. Посреди парка стоял летний губернаторский дворец и рядом с ним летнее Морское собрание.

Холостая молодежь уделяла большое внимание «Горке», то есть кафе-шантану на Вышгороде. По вечерам там можно было встретить представителей со всех кораблей отряда. Этот шантан давно уже приобрел характер заведения, специально приспособленного для морских офицеров, и местные жители там встречались редко. Но, конечно, на «Горке» не обходилось без скандалов, благодаря чему начальство отряда смотрело несколько косо на его посещение офицерами. Однако начальство и понимало, что какой-то клапан для молодежи нужен и одного Морского собрания недостаточно. Как ни весело проводили там время на вечерах, но все же молодежь тянуло и в другую обстановку.

Сделав днем прощальные визиты немногочисленным ревельским знакомым, я вечером отправился на «Горку» в большой компании мичманов моего выпуска, плававших на Артиллерийском отряде. Нас собралось так много, что мы заняли даже несколько столиков и чувствовали себя, как дома. Не столько нас интересовало то, что делается на сцене, сколько собственные разговоры о своих кораблях, службе и, главное, планы – как устроиться на эскадру Рожественского. Многие завидовали мне, что я уже получил на нее назначение, и в результате этот вечер превратился в мои проводы, которые продолжались до утра и с «Горки» были перенесены в Общественное собрание, а оттуда в какое-то подозрительное кафе и дальше. Конец программы мы уже с трудом могли вспомнить, и большинство вернулось на корабли к подъему флага. В будущем оказалось, что не только я, но и все мои друзья, проведшие вместе этот вечер, попали на ту же эскадру, и тот вечер был как бы нашими взаимными проводами, тем более что многие из его участников погибли в бою.

На следующий день [64]я распрощался с «Артельщиком», его командиром, мичманом Щ., подпоручиком X. и великолепным Ф. – со всеми своими первыми соплавателями. Я с ними прослужил всего около двух месяцев, но как они все, так и самое плавание оставили во мне хорошее воспоминание. Покидал я «Артельщик» с удовольствием, но не оттого, что его не любил, а оттого что стремился на войну и желал плавать на боевых кораблях.

Вечером, как почти пять месяцев тому назад, опять фурман меня вез с моими вещами, но теперь уже на вокзал. Ревель не казался мне уже больше таким противным, как тогда, когда меня судьба впервые сюда закинула, но, не скрою, я все же с удовольствием его покидал.

На следующий день утром я был уже в Петербурге. В тот же день я побывал в Главном Морском штабе, чтобы получить предписание и узнать, на какой корабль назначен. Но там меня ждало большое разочарование: выяснилось, что я назначался на какой-то вновь купленный пароход по названию «Иртыш», который приспосабливался под военный транспорт и войдет в состав эскадры. Значит, опять предстояло плавать на транспорте.

Что за непонятный рок судьбы: я все время стремлюсь на боевые корабли, а попадаю на транспорты! Это казалось ужасно обидным, и хотелось идти к начальнику штаба и просить изменить назначение. Только какой-то страх перед большим начальством и неуверенность, что я смогу объяснить, почему я недоволен этим назначением, удержали меня в ту пору от этого шага и, может быть, спасли мою жизнь, так как если бы я плавал на одном из броненосцев, то, наверное, погиб, как многие из моих друзей. С тех пор я усвоил себе за правило не напрашиваться и не отказываться ни от каких назначений и никогда в этом не раскаивался. Я вверялся судьбе, указанной нам свыше.

«Иртыш» стоял в Порту Императора Александра III, то есть в Либаве, в которой я еще так недавно веселился. Либава оставила во мне все-таки лучшее впечатление, чем Ревель, и туда я ехал теперь с удовольствием. Простившись с родителями, которых перед уходом эскадры на Дальний Восток я больше не рассчитывал видеть, я отправился на Варшавский вокзал. Предстояло ехать около 22 часов с пересадкой в Риге.

– Итак, еду на войну! – твердило что-то внутри меня, возбуждало и неудержимо готово было прорваться всякую минуту наружу.

В Либаве, на знаменитом либавском «осьминоге», я с вокзала до порта ехал добрый час. Эти «осьминоги» – как называют в Либаве извозчиков – положительно, составляли местную достопримечательность: прежде всего, пара удивительных кляч, затем допотопный рыдван, отделанный красным бархатом, от времени давно утерявшим всякую яркость цвета; достаточно только присесть, чтобы убедиться, что пружины давно отказались служить, а при езде на ухабах и рытвинах так подбрасывало, что опасно было разговаривать. Зато «осьминоги» были очень вместительны, и по ночам, после пирушек, мы «вклинивались» в них по шесть и более человек.

В порту я увидел несколько огромных пароходов, которые только что пришли из Германии, где они были куплены (четыре на добровольные пожертвования) и переделывались сейчас во вспомогательные крейсера. Эти океанские пассажирские пароходы имели водоизмещение в 14–15 тысяч тонн и назывались: «Урал», «Терек», «Кубань» и «Дон». «Урал» был совсем новый, а три последних – довольно старые. Кроме этих пароходов было еще два грузовых, купленных Морским министерством, – «Иртыш» и «Анадырь». На них уже началась перестройка помещений, установка орудий; они спешно готовились к походу.

«Иртыш» стоял ошвартовавшись у стенки, так что извозчик мог подъехать почти к самому трапу, и я начал взбираться по нему, точно на пятиэтажный дом. На палубе меня встретил вахтенный начальник, прапорщик запаса флота, и посоветовал пойти в кают-компанию, где в этот момент находились командир [65], старший офицер и все офицеры. Командир стал меня расспрашивать, какого я выпуска, и, узнав, что последнего, громко сказал: «Удивляюсь, что таких молодых и неопытных офицеров назначают на корабли, предназначенные в такое трудное плавание».