Гаральд Граф - Моряки. Очерки из жизни морского офицера 1897-1905 гг.

Хотя все труды и пропали даром, но зато появился опыт и желание доказать, что в конце концов мы не так неловки, что не можем поймать быка. Теперь на конец веревки встали шесть человек, и, когда петля схватила быка, он не мог уже сдвинуться с места. Чтобы не повторилась предыдущая неудача, веревку сняли только тогда, когда быка втащили на баркас. Дело пошло быстрее, и скоро мы так наловчились, что ловили без ошибки и даже увлеклись: всем захотелось накидывать петлю, так что мне пришлось установить очередь, не пропустив в числе прочих и себя.

Стадо утомилось, и с ним стало легче справляться. Двух быков мы все же еще упустили. Проработав так более пяти часов, мы наконец набрали нужное количество и, расплатившись, стали прощаться с владельцем. Француз был очень доволен продажей, за выпущенных быков платы не взял и звал нас назавтра продолжать охоту.

Погрузка нашей добычи на «Иртыш» сначала не ладилась. Мы заводили петлю кругом животных и лебедкой поднимали их на палубу. Но, по-видимому, им было неприятно и страшно, и они, того и гляди, могли выпасть. К счастью, это увидел один из наших прапорщиков, знавший, как полагается грузить скот, и посоветовал надевать петлю на рога и так поднимать. Такой способ показался нам настолько варварским, что мы не хотели его даже испробовать. Но оказалось, что лучшего и придумать нельзя: бык весь путь – с баркаса до палубы корабля – совершал не шевельнувшись, и когда с него снимали петлю, продолжал спокойно стоять. После этого погрузка пошла быстро, и через полчаса все благополучно закончилось.

Чем дольше мы стояли у берегов Аннама, тем стоянка делалась все больше невыносимой. Непрерывные погрузки и перегрузки, грязь, жара и постоянная боязнь попасть под гнев адмирала всех очень нервировали.

Назначенные к нам два лейтенанта (Родзянко и Мюнстер. – Примеч. ред. ) усугубляли тяжесть положения, так как оба слишком много пили. Один, исполнявший к тому же обязанности старшего офицера, имел пренеприятный характер; от него всегда можно было ожидать грубость, надменность и невыдержанность, и оттого офицеры и команда его невзлюбили. Не менее неприятные отношения создались у него и с командиром, и часто доходило до столкновений. Вскоре от пьянства у него обнаружились признаки белой горячки, и однажды мы оказались свидетелями очень печального случая: проведя всю ночь за бутылкой, он к утру пришел в совершенно невменяемое состояние, вышел наверх без кителя с обнаженной саблей и, сев на палубу, стал ее рубить. Другой лейтенант с трудом его увел в кают-компанию. В 8 часов утра, когда происходила церемония подъема флага, из офицерского помещения доносились бессвязные крики и ругань. Это услыхал командир и сам пошел узнать, в чем дело.

Увидя своего старшего офицера в таком ужасном виде, он приказал ему немедленно сесть в каюту и считать себя арестованным, но тот отказался это исполнить. Тогда был вызван караул, чтобы силой заставить его подчиниться. Пьяный лейтенант выхватил револьвер и кричал, что будет стрелять. Положение опять спас другой лейтенант и увел буяна. Командир больше не хотел терпеть такого неслыханного безобразия и поехал на «Суворов». Адмирал Рожественский только оттого, что теперь готовился к бою, ограничился тем, что отрешил его от должности, приказал арестовать в каюте с приставлением часового и не давать вина, а по приходе в Россию отдать под суд.

Мы остались довольны и этим: по крайней мере, неприятный соплаватель был изолирован от нас и буйства прекратились. Надо отметить, что такой офицер явился единственным примером на всей эскадре и еще раньше славился «громким поведением». Несколько лет тому назад ему пришлось даже выйти в запас, и только по мобилизации он опять очутился на флоте.

Находясь в море, эскадре по беспроволочному телеграфу удалось установить связь с адмиралом Небогатовым. В тот же день, 26 апреля, в три часа дня на горизонте показались дымки, а затем стали вырисовываться силуэты всех кораблей отряда. Странное впечатление производили в этих водах броненосцы «Император Николай I», «Адмирал Сенявин», «Адмирал Ушаков», «Генерал-Адмирал Апраксин» и крейсер «Владимир Мономах».

Трудно было поверить, что такие старые корабли, часть которых к тому же была приспособлена для береговой обороны, совершили в столь трудное время этот переход [94]. А ведь им еще предстояло и, может быть, через несколько дней, вступить в бой с современными судами противника.

Мы очень обрадовались отряду, но не оттого, что рассчитывали на его помощь, а потому что благодаря его приходу можно было наконец идти дальше. Отряд покинул Россию значительно позже нас, и на нем было много наших друзей. Хотелось поскорее расспросить, как они совершили без всяких аварий переход на своих «самотопах». Казалось удивительным, как такое напряжение выдержали механизмы этих старых кораблей и как они способны служить дальше. По числу судов мы действительно теперь представляли грандиозное зрелище. Едва ли когда-либо столько разнотипных кораблей шло в бой в составе одной эскадры.

Так как адмирал Небогатов попросил дать своим кораблям хоть несколько дней на отдых и приведение в порядок механизмов, то ему разрешили войти в бухту «Порт-Дайотт» и туда же послали все транспорты. Опять начались срочные перегрузки боевых запасов на «Иртыш» и «Анадырь», и нам пришлось принять в носовой трюм весь запасной комплект 10-дюймовых зарядов и снарядов броненосцев береговой обороны. Выходило, что наше приготовление к бою заключалось в том, что мы все больше начинялись взрывчатыми веществами: снарядами, зарядами, влажным и сухим пироксилинами, соляной и серной кислотами, то есть всем для получения более эффективного взрыва.

На отряде адмирала Небогатова или, как он официально назывался, 3-м броненосном отряде прибыл и наш старший офицер капитан 2-го ранга М. Нельзя сказать, чтобы он произвел хорошее впечатление, главным образом тем, что принадлежал к типу морских офицеров, которые мало плавали и всю свою службу провели в 8-м флотском экипаже, находившемся в Петербурге.

В этом экипаже до введения закона о цензе устраивались офицеры, которые стремились жить в столице и совсем не плавать, так что в конце концов они только по форме оставались моряками. Введение закона об обязательных плаваниях для производства в следующие чины выгнало их на флот, но, конечно, не могло вдохнуть любви к морю. Поэтому мы, молодежь, таких моряков «поневоле» не уважали, и никаким авторитетом они у нас не пользовались.

1 мая адмирал назначил выход от аннамских берегов во Владивосток. Все отряды соединились, выстроились в походный порядок, транспорты взяли на буксир миноносцы, и поход начался. Теперь каждый новый день должен был приближать нас к роковой встрече с противником. Хотелось как можно скорее встретить этих загадочных японцев, которых пока знали только понаслышке. Итак, жребий брошен, эскадра шла на север, навстречу неумолимому року, готовая сразиться с неприятелем за Россию и своего Государя.