Краинский Васильевич - Записки тюремного инспектора

Однажды я встретил на базаре старого адмирала, приехавшего из провинции. Он искал гречневой крупы, говоря, что много дал бы, чтобы поесть гречневой каши. Я знал, что гречневая крупа продается на базаре по четвергам, а пшенную крупу можно достать только у одного торговца, который не упускает случая, видя русского, кричать на весь базар: «Рус оди сим, имам кашу». В общем, на базаре ко мне относились хорошо, хотя и здесь бывали выходки со стороны простонародья. «Здравствуй, товарищ», - сказал мне хорват, вызывая меня на неприятность. «Зачем приехал сюда», - кричали мне какие-то люди. «Врангелец», - говорили другие.

Но бывало и так, что селяки оказывали мне особое внимание, и не раз я получал от них подачки. Я купил у селяка как-то 5 яиц. Он спросил меня: «Рус?» «Да, рус», - ответил я. Он протянул мне два яйца. Я с недоумением посмотрел на него. Это был подарок-подаяние, от которого не так легко было отказаться «сиромашному русу». Бабы часто давали мне виноград, груши, а мясник, у которого я брал одно время мясо, затащил меня как-то в гостиану и угостил вином.

Особую симпатию выражала мне колбасница - претолстая хорватка, у которой я всегда брал сало. Увидав меня как-то в очереди, она поманила меня к себе и не в очередь отрезала кило отличного сала. «[Нрзб. на хорватском. - Сост.]», - спросила она меня. Я очевидно смутился, так как она поторопилась оправдаться: «[Нрзб на хорватском. - Сост.]. На базаре мне почти не приходилось говорить по-хорватски, так как все, даже некоторые селяки, говорили со мною по-немецки.

С радостью как-то увидел я на базаре в ряду торговок птицею О. А. Дашкевич-Горбатскую, которая на пароходе «Владимир» во время эвакуации везла кур. Теперь она продавала этих кур, так как их не было где держать. О. А. была потом у нас и была в восторге от борща, который я приготовил к обеду. Там же, на базаре, я встретил Л. Н. Ингистову, с которой мы были связаны воспоминанием не только по Чернигову, но и по Болгарии, где она была с семьею, когда мы отступали из Одессы. Посетив нас вместе с мужем и детьми, Лидия Николаевна своим практическим опытом научила меня многому по части кулинарной и, кстати, взялась переделать мне на денные рубашки, которые я получил от Красного Креста. Ингистовы жили в Самоборе, недалеко от Загреба, и часто навещали нас, приезжая по делам в Загреб. Они еще жили на те средства, которые вывезли с собою из России, но этому барству скоро предвидится конец, и это приводит их в отчаяние.

Доктор Плешаков завидовал мне. Он ел только мясо, которое я покупал ему, но когда он поджаривал его на сковородке, то мясо это начинало изгибаться и в конце концов скручивалось в трубочку. Я пробовал это мясо, и, по моему мнению, его есть было невозможно. Оно походило на подошву, которую разжевать было нельзя. Плешаков и доктор Кильман варили себе обед на нашей плите. Кильману я помогал, но Плешаков в этом отношении был самостоятельным и в моем содействии не нуждался. Впрочем, тогда я еще не умел жарить мясо. Его нужно, оказывается, бить, а потом жарить. Всего противнее мне было мыть белье, а еще противнее смотреть, как мыли себе белье Ник. Вас. и доктор Кильман. Впрочем, это было только вначале, скоро дела наши поправились, и мы стали отдавать белье в стирку.

Так протекала наша жизнь в Загребе, и мы были счастливее других. Мы пользовались комфортом, который был недоступен рядовому беженству. Мы имели пружинные кровати, простыни, подушки, тогда как знали, что общепринятая мебель у беженцев - это деревянные ящики, сундуки, корзины, которые служили и койками, и столами, и буфетами. Доктор Кильман с первых же дней начал обслуживать беженцев в качестве врача при Красном Кресте в Загребе. Мы часто беседовали с ним о положении беженцев, и от него я знал, в какой нищете живут русские люди. Не все, впрочем, в одинаковом положении. Мы делим всю беженскую массу русских людей на три группы.

Первую группу составляют те, кто первыми оставили пределы России и эмигрировали в самом начале революции и большевизма. Это в большинстве богатые люди, видные чиновники, политические деятели и, конечно, члены Временного правительства с Керенским во главе. Они живут главным образом в Париже, Берлине и Лондоне и выехали из России со своими семьями, с деньгами, капиталами и имуществом. Эти люди обеспечены и в большинстве отлично устроились. Они не только не испытали никаких лишений, но и не видали большевиков. Их можно, говорят, всегда видеть в лучших ресторанах, в театрах, концертах и других публичных местах. Большую роль опять играют политические деятели, сделавшие революцию. Теперь они кричат о возрождении России и уже борются за власть.

Эти господа не стали тогда в ряды защитников своей Родины, а просто бежали, сдав без боя свои позиции руководителей революции. Они уклонились от вступления в добровольческие армии и предпочли переждать опасный момент за границей. Вполне обеспеченные, живя в полном довольствии, они критикуют всех и грызутся между собою. Каждая группа этих людей, или вернее партий, открыли свои газеты и состязаются в писании, продолжая углублять революции, или закреплять завоевания революции, как это говорят теперь.

Вторую группу составляет первая волна беженцев, не выдержавшая советского режима и хлынувшая за границу, чтобы спасти жизнь. Это в большинстве просвещенная и в части буржуазная интеллигенция - ученые, профессора, писатели, земские и общественные деятели, артисты, чиновники, землевладельцы, инженеры, военные и их семьи и просто обыватель (так называемая английская эвакуация). Почти все они лишились своего имущества и прибыли в Европу совершенно разоренными. В большинстве это люди аполитичные. Большая часть их успела устроиться на разные должности, остальные кое-как влачат свое существование.

Третью группу составляют воинские части, катастрофически вступившие на территории иностранных государств и эвакуированные, при содействии англичан - чины армии генерала Деникина и при содействии французов армии - генерала Врангеля и входящих в ее состав чинов гражданского и военного управлений. Воинские части томятся и голодают до сего времени в Галлиполи и разных концентрационных лагерях на положении интернированных частей, а гражданские лица и выбывшие из армии военные, переведенные на положение беженское, расселены на Балканском полуострове.

Эта часть русских людей, испытавшая все ужасы большевизма и принимавшая то или иное участие в борьбе с большевиками, представляет ту массу людей, которая приняла на себя весь удар разразившегося над Россией несчастья. Редко у кого дома не был расстрелян или умучен кто-нибудь из родных. Редко кто не испытал на себе гонения большевиков и не был ограблен дочиста. Эти «средние люди» в громадной своей части из среды интеллигентного класса населения вместе с теми, кто остался в большевистской России и гибнет от голода и под расстрелами большевиков, несут на себе тяжелый крест испытаний за тех, кто довел Родину до такого состояния.