Краинский Васильевич - Записки тюремного инспектора

Самого М. В. Родзянко воспитанницы института преследовали и часто кричали ему, проходящему мимо окон института, дерзости. Был даже случай большого скандала, когда после концерта в институте М. В. Родзянко подал мысль спеть «Боже Царя храни» и принял участие в этом пении, но выступление это кончилось неудачно. Одна из воспитанниц, Яржемская, VII класса, подошла к нему и крикнула ему в лицо: «Как смеете вы, изменник Царю, петь наш русский гимн?!»

И в этом отношении настроение учащейся молодежи было одинаково с настроением громадного большинства членов русских колоний. Всюду, где появлялся М. В. Родзянко, ему делали скандалы. В Панчеве, где сначала жил он, его преследовали и гнали вон. Говорят, что М. В. Родзянко даже испросил у сербских властей разрешение на ношение при себе револьвера на всякий случай. В конце концов М. В. Родзянко выехал на жительство в Нови Бечей, недалеко от которого (в Беодре) служил подкомиссаром его младший сын Михаил Михайлович. Но и здесь М. В. Родзянко не удержался. После нескольких скандалов, устроенных членами русской колонии, Родзянко ушел на покой в Беодру к сыну, где и умер бесславно в 1923 году.

Я был еще мало знаком с бечейским обществом, но уже знал все интересы, а также интриги и сплетни, которыми жил Бечей. Оказалось, что я попал сюда уже в период затишья. Не так давно в Новом Бечее была колоссальная борьба, которая имеет свою историю. Еще будучи в Загребе, я слыхал об этом от племянницы М. А. Неклюдовой Т. Куколь-Яснопольской, окончившей институт в 1921 году. Она, между прочим, пошла против своей тетки и принимала участие в борьбе.

Институт был тогда еще в периоде организации и был в некоторой зависимости от бечейской колонии. Ведь Харьковский институт был вывезен в Сербию в 1919 году 33 , во время русской катастрофы при Деникине, и первый год своего пребывания в Новом Бечее испытывал большие лишения. Не было одежды, белья и обуви. Летом девочки ходили босиком. Не было также пальто. Зимою дети кутались в одеяла, так как здание школы почти не отапливалось. Город переживал еще послевоенное время, и дров в нем не было. В дортуарах температура доходила до мороза, так что были случаи примораживания рук и ног.

Зимой институтки ходили даже по улице, закутавшись в одеяла. Не было также посуды, и дети ели по очереди по три из одной миски. Кормили, говорят, отлично, в особенности первое время, когда местные сербы посылали на помощь институту целые окорока мяса и в неограниченном количестве хлеб. Не было, конечно, учебников и учителей. Учительский персонал был случайно набран из лиц, так или иначе соприкасавшихся с институтом во время эвакуации. Хотя в Белграде была уже сформирована Державная комиссия по делам русских беженцев с учебным советом при ней, который должен был ведать русскими учебными заведениями, эвакуированными из России, но работа ее не наладилась.

Начальница института сама приглашала на службу преподавателей и служебный персонал. Державная комиссия успевала лишь справляться сначала с ассигнованиями. При таких обстоятельствах образовалась учебная часть института с доморощенным педагогическим персоналом. Из настоящих педагогов был здесь только один Я. П. Кобец, директор Елисавет-градского реального училища.

Исполняющим обязанности инспектора был приглашен встретившийся по пути эвакуации института помещик Херсонской губернии Б. Н. Эрдели, между прочим, отличный пианист, который устроил свою жену преподавательницею русского языка. Наталия Корнельевна Эрде-ли (бывшая смолянка), вторая жена Бориса Николаевича Эрдели, будучи властной и умной женщиной, с места в карьер повела отчаянную борьбу с начальницей института М. А. Неклюдовой, желая удалить ее и занять ее место. В ход были пущены все средства и, конечно, в первую очередь агитация в бечейском обществе.

Общество разделилось на две партии, не только враждовавшие между собою, но и ведущие настоящий бой. В Белград летели жалобы, доносы и частные письма. В Белград командировались члены колонии и служащие института. На месте, в Новом Бечее, устраивались собрания и заседания, на которых страсти разгорались до такой степени, что из заседаний выводили участников их чуть не в обморочном состоянии. В Белграде растерялись и не умели разобраться в этой интриге. Стоящий во главе учебного совета Державной комиссии профессор Кишенский пробовал лично разобраться в этом деле и приезжал с этой целью в Новый Бечей, но все, что он сделал, - это открыто стал на сторону Н. К. Эрдели и перевел все на личную почву.

Борьба продолжалась. В интригу постепенно втянулись воспитанницы старших классов, которые тоже собирали свои сходки и горячо обсуждали положение. Г-ж Эрдели умела влиять на учащихся, и потому большинство воспитанниц были на ее стороне. Из Белграда вторично прибыл для расследования какой-то генерал, но и он уехал ни с чем. Скандал кончился «мордобитием». Помощник заведующего хозяйством В. Т. Даниле-вич дважды ударил по физиономии инспектора Эрдели в его служебном кабинете. Г-н Данилевич был по образованию юрист и вместе с женой принадлежал в России к светскому обществу, и, говорят, был очень воспитанный и деловой человек.

Возбуждение, вызванное этим инцидентом в Новом Бечее, было настолько сильное, что правление местной колонии в лице исп. об. председателя С. К. Хитрово и членов господ Летючева и Дубицкого буквально ворвалось в помещение, где происходило заседание педагогического совета, и стало требовать немедленного удаления со службы Данилевича. Вмешались и встревоженные родители, живущие в Новом Бечее и его окрестностях. Они, в сущности, и положили конец этой сумятице в Новом Бечее. Пославши своих представителей в Белград, они добились настоящей ревизии в лице генерал-лейтенанта З. А. Макшеева (директора Педагогического музея военно-учебных заведений С. Петербурга).

Приезд Захария Андреевича Макшеева положил предел разыгравшимся страстям в Новом Бечее. Этот человек отлично разобрался во всем и внес успокоение в институтскую жизнь. Правда, З. А. Макшеев прожил в Бечее довольно долго и вошел, так сказать, в атмосферу жизни Бечея. Эти три начала - общественность, колония беженцев и институт были разобщены. Генерал Макшеев занялся делами института. Работой Макшеева были довольны, но зато противной партии пришлось уйти.

Все это вышло не так, как хотелось Белграду. И вот, чтобы не оставить побежденной г-жу Эрдели, господин Кишенский умудрился убедить кого следует открыть в В.-Кикинде русско-сербскую гимназию, начальницей которой была назначена г-жа Эрдели. Ее муж получил там же место инспектора. Эту гимназию называют почему-то институтом и говорят, что г-жа Эрдели хотела скопировать в нем Смольный институт. За г-жой Эрдели потянулись в Кикинду ее сторонники и сторонницы, и таким образом Харьковский институт освободился от враждебного элемента.