Краинский Васильевич - Записки тюремного инспектора

Помню, когда я был в Загребе в 1922 году, в газете была помещена заметка о том, что через Загреб проходит эшелон военнопленных мадьяр, прибывших из Советской России. Эшелон этот, состоявший из четырехсот с лишним человек, не будет выпущен на свободу, а будет прямо направлен в Венгрию, так как это те пленные, которые служили у большевиков в ЧК и отрядах Красной армии. Я видел, как вели этот эшелон, и подумал: вот где мне пришлось увидеть еще раз этих людей!

Это была мне знакомая картина. Те же красные шапочки с кисточками (мадьяры), в которых они ходили по Чернигову. Те же звериные физиономии, от которых приходило в ужас мирное население при ночных обысках. Но там они были еще страшнее, что они были чужие люди, и иной вор и русский человек был для них равно ничем. Они были хуже большевиков, потому что они не руководствовались никакой идеей, а просто были «шакалами», рыскающими по России и грабившими русских людей.

Я написал тогда об этом корреспонденцию в газету «Новое время», но газета эта из политических видов не напечатала эту статью. А ведь тут, может быть, были и те «австрийцы», которые расстреливали Царскую семью.

* * *

С закрытием Харьковского института Новый Бечей совершенно опустел. Русских осталось здесь с детьми 40 человек, которые объединились вокруг русской колонии. Правление колонии наняло приличное помещение и назначило по средам собрания, которые начинаются чаепитием, а затем переходят на игру в лото. Правление открыто ежедневно от 10 до 2 часов, и в это время можно приходить почитать газеты. Колония имеет также приличную библиотеку. К 12 часам очень часто собирается публика, которая устраивает здесь рюмку водки с русскими закусками. По воскресеньям на этой рюмке водки бывают и сербы, имеющие служебное отношение к нашим русским служащим в правительственных учреждениях.

Из оставшихся в Новом Бечее русских 5-6 человек служит в местных правительственных учреждениях. Это принявшие сербское подданство: Криун - помощник срезского начальника, Мартыненко - подбележ-ник, Булацель, Россосо, Медведев и граф Толстой (агроном). Столько же человек живет на частные заработки, а большинство живет на пособие, которое получают по старости лет или по болезни от Державной комиссии, причем служащие Харьковского института, оставшиеся за бортом, получают весьма приличную пенсию в сумме до 500 динар в месяц. Я не попал в число этих пенсионеров, потому что преподаватель музыки при институте не входит в число штатных преподавателей.

Колония, можно сказать, живет дружно. Весь беспокойный элемент, создававший атмосферу интриг, сплетен и гадостей, покинул Новый Бе-чей, получив назначение в другие русские учебные заведения. Председателем колонии и церковной общины был избран М. М. Родзянко, оказавшийся отличным регентом. Буквально из ничего он создал церковный хор, который придал торжественность и благолепие церковной службе. Он же исходатайствовал в полное наше владение малую монастырскую церковь на дамбе возле р. Тиссы, и тут собирается каждый праздник и под праздник все русское общество.

Первое время по закрытии института я как будто немного растерялся, хотя и имел достаточное количество частных уроков музыки. Мне казалось, что это не обеспечит меня и что мне надо искать чего-нибудь нового. У меня были сбережения, но они пропали в «гитедионице», где я хранил свои деньги. Банк лопнул, и денег оттуда их владельцам не выдали.

Это была главная причина, по которой я начал искать службы. В дни этих сомнений я получил из Белграда предложение от родителей одной своей ученицы приехать к ним и за стол и квартиру с небольшим жалованьем принять два урока музыки и присматривать за детьми. Я бросил все и поехал в Белград. Я пробыл у Филимоновых ровно месяц. Произошло недоразумение. Никакой музыки здесь в доме нет и быть не может. Я оказался в роли репетитора и гувернера, да еще с обязательством, чтобы дети не получали двоек. К счастью, меня с охотой звали вернуться в Новый Бечей, где за мной остались уроки музыки.

15 ноября 1932 года я вернулся в Новый Бечей и решил обосноваться здесь. Понемногу выяснилось, что конкурентов у меня в Новом Бечее нет и здесь можно иметь достаточное количество уроков. Я скоро перебрался на свою старую квартиру при прежней своей обстановке, но это была уже не прежняя жизнь служащего и обеспеченного человека, а опять беженская жизнь.

Прежде всего пришлось идти в канцелярию срезского начальника и выбирать документ - нансеновский паспорт, то есть выплачивать ежегодный налог, установленный Лигой наций для русских беженцев. Правда, этот документ мы должны были иметь и раньше, но у нас было еще удостоверение от Института, которое расценивалось больше нансе-новской марки.

Морально, конечно, это было ужасно. Нансеновский паспорт - это прежде всего удостоверение того, что налог на постройку дворца Лиги наций уплочен. Во-вторых, это удостоверение бесправия, то есть того, что в России считалось «волчьим паспортом» или «желтым билетом». С ним -никуда! Сиди в Новом Бечее под надзором полиции - вот и все.

В Новом Бечее, конечно, все друг друга знают, и потому особой сложности эта операция не представляет, но в Белграде это было что-то ужасное. Получить русскому человеку документ, то есть «дозвол» на жительство в Белграде, - это требует невероятных усилий, не только умственных и моральных, но и просто физических. В течение 17 дней я бегал из учреждения в учреждение, чтобы получить этот документ. Я получил его, но стал как после тяжелой болезни. Меня пропустили через фильтр и дозволили жить в Белграде, но ведь это только на 6 месяцев. Потом мне предстояла такая же процедура. Меня, как юриста, знающего и практически и теоретически административную систему регистрации, поражала эта установленная для русских процедура. 17 дней на выборку документа! Но когда же работать и сколько стоит такой документ?!

Как бы то ни было, я получил достаточное количество уроков, чтобы жить. Из них три урока даже интересных, и моя беженская жизнь в Новом Бечее вошла в колею. Вот что я писал не так давно одной моей хорошей ученице, которая очень просила меня описать мою жизнь в Новом Бечее.

«Утром до обеда я свободен. Это мое любимое время. У меня выработалась, как у всех одиноких людей, особая страсть к порядку. Не могу видеть, когда что-нибудь не на месте. И вот, вспоминая Женю, я ставлю ночные туфли носками вместе, чтобы они представляли собой пару, а не валялись разрозненными на полу возле кровати.

Если Вы спросите, что я делаю по утрам, то на этот вопрос я сам вряд ли сумею ответить. Сидя за письменным столом (кстати, у меня свой собственный стол), читаю, рисую, занимаюсь лепкой, пишу свои записки, иногда, как сегодня, пишу письма, читаю, привожу в порядок (или, вернее, любуюсь на) ноты; иногда пришиваю пуговицы и починяю белье.