Краинский Васильевич - Записки тюремного инспектора

Мы шли всю ночь и уже приходили в отчаяние, боясь до рассвета не добраться до такого места, где можно было бы на день укрыться. Много раз обман зрения обнадеживал нас, и мы были уверены, что видим вблизи перед собой лес, но это была мгла. Становилось светлее. Уже можно было различать сухие веники травы, торчащие из-под снега, и видеть даль. Мы вышли на обледенелую гору, на которой ясно обозначились замерзшие колеи. Это был, очевидно, большой шлях, спускающийся в лощину. Место было открытое. Ветер с особой силой гнал по ледяной коре снег и сдувал его с горы. Мы спускались с горы и вошли по колено в сугробы. Здесь отчетливо была видна дорога.

Нам повезло. Гораздо скорее, чем мы думали, мы наткнулись на хату, которая как бы выросла из-под земли. Это была, как потом мы узнали, деревня Чобричи. Вся надежда была на эту хату. Это была крайняя хата деревни. Еще момент, и начнет светать. С волнением и в сомнении мы постучались. Пожилая женщина отворила нам дверь и узнав, что мы с «того берега», как бы даже обрадовалась и шепотом говорила нам, чтобы мы скорее входили и, «Боже сохрани», не показывались во дворе. Проклятые румыны ловят русских и гонят их обратно на русский берег. Мы были приняты отлично, приветливо, ласково.

В хате было тепло и уютно. В углу стоял киот с образами, и возле него на стенах развешаны фотографии в рамках и большие портреты в олеографии семьи покойного государя Александра III и портрет императора Николая II. Хозяйка-молдаванка, ее муж и сын расспрашивали нас о России, о том, что творится на «том берегу», и сами рассказывали, что уже многих таких, как мы, поймали и отправили на русский берег. Хозяева успокаивали нас и обещали укрыть, но только предупреждали, чтобы никто не выходил из хаты. Хозяйка приготовила нам «мамалыжку», дала супу и яичницу с колбасой. Мы насытились и улеглись уже с рассветом на лежанке возле печки, уснув крепчайшим сном, каким только может спать совершенно обессиленный человек.

Это было в ночь на 4 февраля ст. ст. Первый раз после семи бессонных ночей мы были почти совершенно раздетыми и спали в тепле. Первый раз за все это время мы чувствовали себя сытыми. Я спал целый день. В Чобричах был румынский пост, и ежеминутно нас могли обнаружить. Мы ждали ночи, чтобы идти дальше. Но тут нам на помощь пришла хозяйка. Она предложила, что ее сын свезет нас до с. Волонтировка, отстоящее от Чобричи в 20 верстах. Около 11 часов вечера, сердечно распрощавшись с хозяевами, мы выехали из д. Чобричи, причем мальчишка потребовал, чтобы мы полегли в сани так, будто он везет груз.

Я чувствовал ломоту во всем теле, а ноги просто не повиновались и страшно болели в суставах. Несмотря на крепкий сон в течение целого дня, все время клонило ко сну, и был какой-то противный озноб, который чувствовался даже в хате возле жарко натопленной печи. Доктор Мельников в Чобричах от нас отделился, желая действовать самостоятельно. Любопытно, что наши хозяева в Чобричах крайне удивлялись, как мы прошли незаметными в Чобричи. Как раз при входе в село, почти на дороге, по той горе, по которой мы шли, стоит мельница, на которой установлен пулемет, а внизу находится пост. Нам помогла метель.

Нам говорили, что следует спешить уйти от этой пограничной полосы и идти внутрь страны, где нет такой строгости со стороны румынской жандармерии. В с. Волонтировка мы вновь постучались в крайнюю хату и опять были гостеприимно приняты хозяином, который оказался членом земской управы. Он много расспрашивал нас о России, о большевиках, о добровольцах и все покачивал грустно головой. Он накормил нас и предложил отправляться дальше, так как под страхом серьезной ответственности он обязан заявить румынским властям о прибытии русских. На том же извозчике мы выехали в с. Копчак, что в семи верстах от Волонтировки.

Под утро мы вновь постучались в крайнюю хату и опять были хорошо приняты, но хозяин-молдаванин предупредил нас, что ежеминутно в хату может прийти жандарм и арестовать нас. Мне было уже все безразлично, так как я видел, что все наши планы неосуществимы. Я спал крепким сном и старался обогреться возле сильно натопленной печки. После обеда и стакана горячего молока мы просили хозяина подыскать нам к ночи извозчика. Видно, что молдаванин говорил с нами неискренно. И действительно, уйдя будто бы искать извозчика, он привел жандарма. Мы были арестованы, и после краткого протокола нам было предложено следовать к шефу.

С этого дня начались наши мытарства по этапам. Это было не меньшее испытание, чем весь пройденный путь. Мы привели выше скопированную нами в штабе карту той местности, по которой отступали добровольцы из Одессы на Румынию, и наметили красной линией путь нашего следования от Одессы до Аккермана.

* * *

Мы попали в положение пересыльных арестантов, столь знакомых мне по прежней моей деятельности губернского тюремного инспектора. Нас гнали на г. Паланку, чтобы переправить обратно на русский берег. Жандарм шел быстро, и мы должны были поспевать за ним. Дорога была покрыта глубоким снегом и часто шла в гору. Идти было тяжело. Румын кричал «гайд» и не позволял останавливаться. Через два часа мы были уже обратно в Волонтировке и сидели в канцелярии пристава.

Здесь нас допрашивали более обстоятельно и оставили ночевать, предупреждая, что завтра утром мы будем отправлены на Паланку. Я спросил пристава на немецком языке, для чего нас отправляют на Паланку, и он ответил, что всех перешедших границу отправляют через г. Па-ланку на русский берег. Мы ночевали в холодной, нетопленой комнате канцелярии, лежа на грязном полу. Чтобы выйти на двор, нужно было постучать в дверь, и тогда выходил жандарм, который ни на минуту не спускал с нас своих глаз. Мы, конечно, хотели есть, но нам не было разрешено выйти из этого полицейского помещения, чтобы купить хлеба, потому что было уже темно.

Утром под конвоем двух жандармов мы вышли из Волонтировки. Мы шли как арестанты посреди улицы. Местные жители смотрели на нас с любопытством и, покачивая головой, говорили: «Это деникинцы». Видимо, они мало знали о том, что происходит в России. Впрочем, на окраине села с нами заговорила группа почтенных крестьян, принадлежащих, как мы узнали от них, к составу сельских властей. Конвойные им не препятствовали. Они обступили нас и обстоятельно опрашивали нас. Не стесняясь жандармов, они со злобой отзывались о румынах и проклинали их. Видимо, здесь боялись прихода большевиков, но и эти люди не вполне понимали, кто мы такие и что значит «деникинец».

Уже потом, когда мы объяснили, что вся интеллигенция бежит из России от ужасов большевизма, эти почтенные люди покачивали головой и с беспокойством спрашивали: как мы думаем, не придут ли сюда большевики. Эта встреча была для нас очень удачна. Кто-то спросил, как с нами обращаются румыны, и услышав от нас, что мы не могли добиться разрешения купить на дорогу хлеба, один из крестьян вступил в разговор с румынским солдатом и через минуту мы уже сидели в ближайшей хате, где очень приветливо нам грели молоко, варили яйца и дали сколько угодно хлеба. Румыны торопили и все время кричали «гайд».