Арсений Замостьянов - Генералиссимус Суворов. «Мы русские – враг пред нами дрожит!»

Рисунок Николая Самокиша

5 октября 1791 года умирает Потёмкин… Боевой товарищ и покровитель Суворова, которого Александр Васильевич считал виновником последних своих бед. По дороге в Яссы ему сделалось дурно, он приказал остановить карету, вынести себя на воздух. Умер он под открытым молдавским небом, успев осениться крестным знамением. В столицу известие о смерти светлейшего пришло только через неделю. Прервали бал, экстренно созвали Государственный совет, в Молдавию для продолжения переговоров с турками был направлен Безбородко… Никакие меры не могли возместить утрату Потёмкина.

Секретарь императрицы Храповицкий так опишет реакцию Екатерины на смерть князя Таврического: «Слёзы и отчаяние. В 8 часов пустили кровь». В письме, после бессонных ночей, Гримму она писала: «Снова страшный удар разразился над моей головой. После обеда, часов в шесть курьер привёз горестное известие, что мой воспитанник, мой друг, можно сказать, мой идол князь Потёмкин-Таврический скончался в Молдавии от болезни, продолжавшейся целый месяц. Вы не можете себе представить, как я огорчена. С прекрасным сердцем он соединял необыкновенно верное понимание вещей и редкое развитие ума. Виды его были всегда широки и возвышенны. Он был чрезвычайно человеколюбив, очень сведущ, удивительно любезен, а в голове его непрерывно возникали новые мысли…» Эти слова стали наилучшим некрологом великому человеку. Суворов узнал о смерти князя Таврического, разумеется, ещё позже. Известно ироническое, но уважительное высказывание Суворова о Потёмкине: «Великий человек! И человек великий (т. е. – великий и ростом и как личность. – А.З.). Он не походил на того долговязого французского посла в Лондоне, о котором лорд Бэкон сказал, что чердак обычно плохо меблируют».

Бдение начальника —

лучшее спокойствие подчиненных.

Прозорливость оного побеждает нечаянности.

В прохладной, периферийной Финляндии Суворов томился, читал любимого Д. Макферсона, русских поэтов, повесть Пулкова «Пригожая повариха»… Он скучал по великим делам. В столицу летели рапорты Суворова о состоянии финских крепостей. На случай войны со шведами Суворов составляет план оборонительных мероприятий в Финляндии. В сентябре Суворов уже рапортовал Екатерине об окончании постройки укреплений в Роченсальме, в то же время составляя на эзоповом языке записку, в которой личное перепуталось со служебным: «Пришёл из крепости: за палисадом не хорошо, будки спят, платформы храпят, солдаты в казармах, что ещё? У меня глаза болят…».

И всё-таки за зиму он полюбил эти края, которые поначалу глухо угнетали. Теперь Суворов восторгался плодами собственных усилий, любуясь красотой крепостных сооружений, мощью укреплений. «Нет красивее и прочнее сих пограничных крепостей». Второе финское лето Суворов провёл в военных учениях. Саймская флотилия производила крейсирование, флотские учения проводились и в озере, и в Финском заливе. Суворов был убеждён: если довелось командовать флотом – изучи морское дело. Во флотских делах он разбирался с крымских времён, а тут и вовсе решил стать «форменным моряком». Отсюда и пошла поучительная легенда о том, что Суворов сдавал экзамен на мичманское звание. Кто-то воспринял этот шаг как чудачество, другие говорили, что Суворов тем самым пытается пристыдить вельмож, пославших его на северную окраину… Но нельзя забывать, что после того слуха уважение к Суворову на флоте выросло многократно. И до нашего времени моряки преклоняются перед Суворовым, крепко помнят о том, что в шестьдесят лет он стал морским офицером! К тому же Суворов был сыном века Просвещения и к учёбе, к экзаменам относился как к священнодействию. Вот вам и чудачество. Вот вам и легенда.

Рисунок Николая Самокиша

В работе «О плане оборонительных и наступательных действий в Финляндии» Суворов рассчитал все возможные нюансы будущей войны со шведами. Сами шведы к суворовской активности отнеслись внимательно: в их рядах наблюдалось даже паническое ожидание завоевательного похода русской армии под командованием Суворова. Не поступил бы он со шведскими крепостями как с Измаилом… Между тем строительство укреплений завершилось – и Суворов считал свою здешнюю миссию исполненной. Летом 1792 года он просился в Польшу, обещая с любым отрядом вступить в бой с войсками Барской конфедерации. Буквально умоляет бросить в бой: «Во всю мою жизнь я был всегда в употреблении; ныне, к постыдности моей, я захребетник!». Ответ великой монархини известен: «Польские дела не требуют графа Суворова. Поляки просят уже перемирия, дабы уложить как впредь быть. Екатерина». Ответ императрицы передал Суворову старый друг, выдвинувшийся в царские статс-секретари, – П. И. Турчанинов.

Не пришло ещё время для похода на Варшаву. Стареющий генерал-аншеф был опечален высочайшим отказом. К тому же и любимый соратник Суворова, полковник-фанагориец Золотухин, погибнет в Польше в 1792 году… Василий Иванович Золотухин (1758–1792) отдал жизнь в единственной екатерининской войне с поляками, в которой Суворов не принял участия, хотя и просился в бой. Золотухина Суворов любил сердечно, даже способствовал его знакомству с дочерью, Наташей Суворочкой, а это считалось знаком редчайшего доверия. Перед Измаилом, из Бырлада, Суворов в письме близкому к Потёмкину В. С. Попову охарактеризовал Золотухина: «Служба его непорочна, должности с трудами их в его должности замыкались, и храбрость его надлежала быть ограждена не одной смелостью, как часто в частных, но руководствуема искусством и мужеством… Жизнь краткая, наука длинная, и последнее откуда он лутче почерпнёт, как от меня, ему привязанного, и до истинного мирного времени на что ему полк? Не слушайте его, как молодого человека, ещё гибкого к льстивым советам без разбору, будьте ему покровитель!» Суворов как будто чувствовал, что нельзя Золотухина отпускать от себя. Отлепившись от Суворова, полковник Фанагорийского полка, герой Фокшан, Рымника и Измаила погибнет.

В Финляндии Суворов проявлял себя не только как генерал-инженер, строитель крепостей, но и как стратег, готовящийся к возможному нападению шведов. Суворов просчитал несколько возможных вариантов действий агрессора и определил даже количество войск, необходимых для ведения оборонительной войны со Швецией: 28 батальонов пехоты, 6 эскадронов драгун и гусар, четыре казачьих полка. Если бы необходимо было вести войну наступательную, предпринимая наступление на территорию противника, потребовалось бы пополнение в составе 3–4 пехотных полков и 9 драгунских и гусарских эскадронов. Это минимальные силы для решения таких задач. В этих расчётах Суворов проявил себя весьма рачительным, экономным хозяином. Казне такие операции обошлись бы сравнительно недорого. Когда в 1808–1809 годы России придётся вести войну со Швецией, командование обратится к наследию Суворова, к его соображениям о войне со шведами. И советы Суворова помогут его преемникам через 16 лет…