Николай Краинский - Психофильм русской революции

Но непрочны были воздвигаемые кумиры. Они так же скоро свергались, как и воздвигались. Вчерашнего кумира толпа топтала ногами и издевалась над его памятью.

В первый период революции властвовала партия политических убийц и грабителей-эсеров. Но они были слишком нафанатизированы грабежом земли для крестьян и так одухотворены своею программою, что просмотрели грандиозный пожар всеуничтожения. Настоящие революционеры презирали либералов и применяли к ним правило Столыпина: «Мавр сделал свое дело и может уйти». Им было предоставлено только разрушение государственного порядка, что они блестяще и выполнили.

До Киева доходили смутные сведения о возникновении нового правящего органа в виде «совета рабочих и крестьянских депутатов» в Петербурге, который возник самочинно и работал параллельно с Временным правительством. Там кристаллизовались настоящие революционные силы и властвовали еврейские псевдонимы. Там организовались большевистские, а впоследствии коммунистические силы. Советы шли через разрушение старого мира к своим утопиям твердым и умным шагом, совершенно игнорируя и презирая Временное правительство. Они не хотели брать в свои руки власть преждевременно и ждали, пока помещики-земцы сами не выроют себе могилы и не разоружат аппарат власти.

Радостный экстаз первых дней революции длился недолго и сменился месяцами тревоги и смутных ожиданий. Поднимался страх - животный, жуткий страх. Люди, благополучно жившие при старом режиме, поняли, что исхода из созданного ими положения нет.

Физиогномика революции в высшей степени типична. Она охватывает ее внешние формы. Люди высыпают, особенно в солнечные дни, на улицы, которые декорируются красными тканями, дикими плакатами на лейтмотив «долой!», заполняются процессиями и демонстрациями с господством толп. Люди нацепляют на себя красные банты. Товарищи солдаты, они же дезертиры с фронта, распродают казенное имущество. Шинели нараспашку, распоясанные, шапка набекрень, они лускают семечки, сплевывая шелуху на тротуары. Дерзкая нахальная мимика, вызывающий взгляд. Общая страсть к передвижению и в городе и по железным дорогам. Трамваи облеплены висящими на них и прицепившимися на подножках солдатами. Уличная жизнь беспорядочна и безобразна. Полиция снята и заменена добровольной милицией, почему-то излюбленной студентами. Звание милиционера вдруг становится почетным.

Картина развала внешних форм жизни и душевного разлада грандиозна. Анализ ее труден даже для человека, хорошо знакомого с психологией и социологией. Легко сдувается весь налет внешних форм цивилизации, и быстро меняются сами люди. Удивительно, что делает из них стихия! Чтобы довести до агонии целый народ и мощное государство, потребовались не годы жестокого большевистского режима, а месяцы керенщины, одухотворенной глупостью, безволием и невежеством. Как дым рассеялись предреволюционные идеалы и мечты, остался только ужас и смятение. Сначала сменялись внешние формы жизни, затем разнуздывалась психика, и только позже разрушался социальный и экономический строй жизни. Никто не понимал происходящего, и не было никакого предвидения. Люди старого режима, создавшие революцию, потеряли под собой почву, скрывали свои мысли и только ворчали про себя. Немногие скептики предугадывали гибель, борьба с которою была безнадежна.

Улицы в солнечные дни были запружены народом. По ним мчались грузовики с вооруженными до зубов товарищами, готовыми стрелять в врага, которого не было, ибо в те дни все контрреволюционные замыслы хоронились в тайниках души. Жесты были торопливы и выразительны. Лица выражали радость и возбуждение. Незнакомые люди заговаривали друг с другом и повторяли одни и те же фразы. Мало спорили, ибо в эти часы все струны людей звучали в унисон. Демагоги электризировали толпы, подстрекая их на единственно присущую им роль - разрушения и насилия. Раскаты речи, проникнутой ненавистью, приветствовали лучезарный облик свободы. С омерзением топтали все прежнее. Ораторов на митингах чествовали и выносили на руках. Толпе нужен был пафос, жесты, но не смысл слов. В резонанс руладам оратора вторила толпа. Демагогов не надо было учить - они быстро схватывают, как надо льстить толпе и лгать, как надо разжигать ее гнев и натравливать на своих врагов. Кто был этот враг? Конечно, старый режим! Все царское. И здесь преобладала молодежь, которая впоследствии в эмиграции будет сваливать всю вину на старое поколение. Самыми исступленными ораторами были бывшие политические каторжники, взывавшие к мести. Им вторили евреи-мстители во главе с Троцким. Каторжники кричали о том, что свержение режима - их заслуга. И пели об ужасах царского самодержавия.

Толпа принимала всякого, кто хотел говорить, а что он говорил, было делом второстепенным. Лишь бы оно шло в тон толпе. Толпе нравилось, когда ее называли народом.

И, однако, в этих картинах не было ничего нового, ибо они стары как мир. Думая, что они действуют свободно, люди выполняли действия шаблонно, какими они были на протяжения веков в дни бунтов и погромов. В толпе было смешение всех возрастов, полов и званий.

Толпа не может жить без эмблем и символов. Срывались национальные флаги и топтались ногами царские портреты. Их заменяли красные ткани и портреты героев, кумиров революции.

Терпелись все национальные флаги, кроме русского. Толпа бросалась разоружать полицию и освобождать заключенных из тюрем. Типичной картиной того времени был самосуд. На уличный скандал, на задержание мелкого воришки как мухи на мед сбегались люди. Расправа была недолга: молчаливый бандит, товарищ с фронта, спокойно вынимал из кобуры наган и пристреливал воришку, а пораженная, на миг отрезвевшая толпа быстро разбегалась.

Орудие прогресса и культуры - автомобиль - стал эмблемой революции. Во время войны все автомобили реквизировались, и на них по городам катались офицеры штаба с сестрами милосердия. Теперь ими завладели товарищи, и они стремглав носились по улицам без всякого смысла. Раньше лихачи-извозчики катали золотую молодежь с кокотками. Теперь на шикарных краденых автомобилях катались размалеванные матросы с накрашенными проститутками, которые находили выгодным отдаваться товарищам революции.

Слово «товарищ» слышалось всюду. Однажды на открытой сцене артист Соколовский, впоследствии геройски погибший на баррикаде в Киеве в борьбе с большевиками, разъяснил его происхождение: «Товар ищи». И действительно, товарищи при обысках искали товар и грабили его.

Убивали офицеров. Между тем огромное число товарищей дезертиров сами себя произвели в офицерские чины и щеголяли в офицерских кокардах. Как бы в насмешку над царившей всюду грубостью люди говорили друг другу уравнительное вы, как во время Французской революции употреблялось уравнительное ты. Быстро стиралась военная выправка: солдат щеголял нахальным тоном и разнузданностью, а офицеры переодевались в штатское платье. Винтовку с товарищеским шиком носили дулом книзу.