Евгений Войскунский - Полвека любви

Сейчас уже не помню, сколько кавторанг запросил, — факт тот, что я вручил ему эту сумму и в день его отъезда занял его квартиру. Иначе говоря, перетащил, с помощью Петрова, нашу кровать и Алькину кроватку с первого этажа на третий. Разумеется, никакой купли-продажи квартир тогда не было, так что практически я уплатил кавторангу за ключ от квартиры.

И началась беготня: в политотдел базы, в КЭЧ, ведающую квартирами. Не сразу и не скоро, но удалось преодолеть естественное сопротивление чиновников КЭЧ (им-то ничего не перепало), и я получил вожделенный ордер. Мы вздохнули свободно, нестесненно, не «восьмиметрово». Шутка ли, две смежные комнаты, довольно большие, и Алька бегает по ним, и верещит что-то, и требует, чтобы его подняли то к одному окну, то к другому, а из окон — вид на наш двор, вполне неказистый, с наглухо задраенным колодцем. Красота, ребята! Теперь хорошо заживем!

Новое место — новые друзья.

Мы познакомились и сразу подружились с симпатичной супружеской парой — Прошиными. Капитан Павел Иванович Прошин недавно приехал в Либаву в качестве собственного корреспондента центральной газеты «Красный флот». Он получил квартиру на улице Эзера, выходившей, как и явствует из ее названия, к озеру.

Паша и Саша (или Пуня и Сюня, как их называли друзья) были люди веселые, жизнелюбивые. Познакомились они во время войны в Полярном, на Северном флоте. Там Прошин служил в Доме Флота. Каждое утро он начинал местную радиопередачу словами: «Смерть немецким оккупантам!» В Полярном его так и прозвали: «Пашка — Смерть немецким оккупантам».

В 43-м году приехала в Полярное на гастроли группа артистов. Прошин, в числе других североморских деятелей искусства, встречал их в гавани. Был прилив, когда рейсовый пароходик из Мурманска подошел к причалу. Вода стояла высоко, и трап, спущенный с борта парохода на стенку, оказался довольно крутым. Артисты спускались по нему осторожно, а одна из них не удержалась, побежала по трапу, испуганно крича, все быстрее, быстрее — и упала прямо в объятия Прошина. Да так и осталась — на всю жизнь. Вот же как бывает…

Маленькая, бойкая, смешливая, Саша родом была из Боровичей Новгородской области, а театральное училище окончила, кажется, в Ленинграде. А может, не окончила — точно не помню. Своим звучным контральто она читала в концертах стихи Симонова, кого-то еще из советских поэтов. Там, на Севере, вскоре они и поженились — Паша и Саша. Пуня и Сюня.

Прошин не обладал ни глубокомыслием Лолия Синицына, ни склонностью Вали Булыкина к загадкам потустороннего мира — он был воплощением здравого смысла. И, что мне особенно нравилось, — человеком с юмором. Наши застолья были веселыми — мы перешучивались, смешили наших жен.

Итак, семейная жизнь у меня наконец наладилась — вот бы и дальше жить с любимой женой и сыном в тихой Либаве. С пропитанием стало полегче. И компания у нас составилась приятная.

Неисправимый «начинальщик», я начал писать новую пьесу — и твердо решил довести ее до конца. Во-первых, нужно было представить в Литинститут законченную вещь. А во-вторых, вот же неожиданность какая, в Либаве обосновался драматический театр флота, и пьеса на флотскую тему могла его заинтересовать.

Вот бы и дальше так жить…

Но осень, как я приметил, вместе с дождями и листопадом несла мне перемены. Чаще всего — нежелательные.

В октябре или ноябре, не помню точно, меня вызвали на узел связи. На проводе был начальник отделения печати Пубалта подполковник Рыбачек. Оказывается, в военно-морской базе Свинемюнде возникла острая нужда в новом редакторе базовой газеты «Форпост Балтики»…

— Товарищ подполковник, не посылайте меня в Свинемюнде! — прямо-таки взмолился я.

— Да ты что, Евгений? Туда многие рвутся. Материально в Свинемюнде очень даже хорошо.

— Но ведь с женами туда запрещено?

— Да. Но этот вопрос решается.

Тоска на меня накатила. Знал я, что это означает — «вопрос решается»… Да и потом: из газеты флота — опять в многотиражку? Снова возиться с «дунькиным листком»?..

— Алло, Евгений! — услышал бодрый голос Рыбачека. — Ты что замолчал?

— Тимофей Николаевич, — сказал я. — Очень вас прошу… Понимаете, мы с женой после долгой разлуки только-только начали семейную жизнь… У нас годовалый ребенок… Я устал скитаться…

— Понимаю, — сказал Рыбачек. — Но мы же военные люди. Служба есть служба. У нас две кандидатуры — ты и Кореневский. Будем решать.

Старший лейтенант Михаил Кореневский служил в Либаве — редактором газеты бригады подводных лодок. Мы, конечно, были знакомы. Миша, как и я, был молодоженом, недавно привез с Украины свою Капитолину и, как и я, вовсе не хотел расставаться с молодой женой. Ну, не война же на дворе, когда ты идешь, куда велят, безропотно повинуясь приказу. Мирное же время, товарищи начальники!

В большой комнате редакции на береговой базе подплава мы с Мишей сидим, смолим «беломор» и говорим о Свинемюнде в ироническом ключе (на флоте нельзя без иронии, даже когда о серьезном).

Я сочиняю экспромтом:

— Не хочу я в свинский город. Я еще довольно молод.

И Миша — экспромтом:

— Пусть никто из нас не плачет. Пусть свиней пасет Рыбачек.

Мы смеемся, бравируем, а у самих-то кошки скребут на душе…

Иду берегом канала к разводному мосту, за которым автобусная остановка. Ветер с моря налетает порывами, срывает последние желтые листья с деревьев военного городка. Недавно попался мне сборник стихов Пастернака «На ранних поездах» — поразила их живописная сила. Вот я бреду вдоль канала навстречу холодному ветру и бормочу запомнившиеся строки:

Расстраиваться, конечно, не надо. И Лиду не надо расстраивать. Может, все еще обойдется.

Нас с Кореневским вызвали «на беседу» в Балтийск, в Пубалт. Мы уговорились, что будем отбиваться от Свинемюнде каждый за себя, а там — как начальство решит.

И вот я предстал перед замначальника Пубалта полковником Комиссаровым — пожилым, как мне тогда казалось, человеком с крестьянским лицом. Тут же, в его кабинете, сидел подполковник Рыбачек — мужчина средних лет представительной внешности, с выдвинутым вперед волевым подбородком.

Представляя меня начальству, Рыбачек не поскупился на хорошие слова — дескать, способный и т. п. Не преминул отметить, с какой большой ответственностью связано назначение в Свинемюнде: заграница, форпост флота, ну и все такое.

Комиссаров выслушал представление с непроницаемым видом. Затем спросил, с какого года я в партии. Я ответил.

— А помните, кто давал вам рекомендацию? — спросил он вдруг.

Я помнил. Только смысла этого вопроса не уловил.