Евгений Войскунский - Полвека любви

Вдоль западного берега — шоссе и пальмы, а за ними тусклая гладь озера Манзала. Песчаные валы с зачехленными пушками. Копаются в огородах люди в длинных балахонах — галабияхах. Мальчишка в красной рубахе пустил вскачь ишака, колотит его босыми пятками и что-то кричит нам — наверное, что намерен перегнать не только нашу посудину, но и весь караван, медленно идущий среди песков.

Разрушенный город Эль-Кантара. И опять валы с пушками. Пейзажем завладевает желтое однообразие пустыни. Ушла с берегов канала война Судного дня, но еще много здесь ее следов. Чернеют на синайском берегу остовы сгоревших танков. На западном берегу — танки, вкопанные в песок, выкрашенные под цвет пустыни. По мере приближения к Исмаилии все больше разбитых строений. Давно я не видел стен, пробитых снарядами…

За Исмаилией, на тихом озере Тимсах, смена лоцманов. Пройдена половина канала.

И опять пески. Длинным фронтом выстроились вдоль канала казуариновые деревья, у них беловатые стволы и длинные ветки, бессильно поникшие, словно уставшие сдерживать напор пустыни.

Медленно втягиваемся на светло-зеленый простор Большого Горького озера. Здесь, на южной якорной стоянке, наш караван отдает якоря: будем ждать, пока пройдет встречный караван из Суэца.

И вот они пошли, и я с крыла мостика смотрю во все глаза — будто принимаю парад современных морских судов. Первыми идут танкеры, «по горло» налитые кувейтской и саудовской нефтью. Идут газовозы с красными резервуарами, похожими на огромные помидоры, на палубах. У контейнеровозов палубы, как цветными кубиками, заставлены контейнерами с фирменными знаками крупных компаний. На судах ро-ро нет кранов, судовых стрел — грузы въезжают на них и выезжают на колесах…

Необычайно внушителен морской торговый флот XX века. В течение всего рейса я с интересом рассматривал встречные суда, поражаясь многообразию их архитектуры, их размеров и назначений. Человечество вправе гордиться не только синхрофазотронами и космическими кораблями. Морские суда — тоже рукотворное чудо человеческой мысли.

Около четырех часов мы пережидали медленное движение встречного каравана — и наконец даем ход.

Крупное красное солнце садится за пальмовые рощи, за дальние синие холмы — это похоже на декорацию к «Аиде». Здесь не бывает долгих сумерек — темнота опускается сразу, как черный занавес.

Ожерельем мерцающих огней открывается Суэц.

Красное море — трое суток ходу. Капитан Береснев просит стармеха форсировать двигатель: рандеву с «Максимом Горьким» теперь назначено в Адене, это последняя возможность пересадки Бэлы и ее спутников: следующая стоянка «Горького» в Бомбее — туда «Соловьеву» не по пути. Капитан Дондуа в радиоразговоре сказал, что должен уйти из Адена 22 марта, после суточной стоянки, в 13 часов, но будет ждать нас до девятнадцати. А по расчету Береснева мы сможем прийти в Аден не раньше двадцати одного часа…

«Дед» крайне неохотно соглашается на форсаж. Двигатель, конечно, хорош, мировая датская фирма «Бурмейстер и Вайн», но сделан он по ее лицензии на Брянском заводе, а у нас, как сказано выше, не любят, чтобы с точностью до микрона… «Восемнадцать с половиной узлов — больше не будет, — решительно говорит „дед“ Артур Дригода. — Зашмаливать девятнадцать не могу. Да еще при нашем обрастании». (Это означает, что корпус «Соловьева» в подводной своей части весь шершавый от налипших моллюсков.)

И Береснев снова и снова высчитывает время прибытия в Аден. Он учитывает и своеобразный характер Красного моря. Половина пути — с попутным северным ветром, в середине, на широте Порт-Судана, штилевая полоса, а потом дунет в нос противный ветер, южанин, и будет небольшая потеря скорости.

— Занимался астрономией, — говорит мне Береснев на крыле мостика, — так цифры не могу сосчитать — такое в голове беспокойство…

— Понимаю вас, Владимир Иванович.

Береснев ростом невысок, у него смуглое лицо и ранние залысины в черных волосах. Он много лет плавал, не скоро продвигаясь по служебной лестнице, — и к сорока годам стал капитаном дальнего плавания.

Бывает, что и раньше становятся морскими капитанами, но в общем этот возраст нормальный. Очень много надо знать капитану дальнего плавания — судовую технику, морскую географию, свойства грузов и правила их перевозки, морское и международное право — уже не говоря о судовождении, в котором ему надлежит быть мастером. Недаром моряки употребляют на английский манер это слово — «мастер» — вместо официального «капитан». Мастерство же приходит с годами.

Помните старого Жертре-Габуро из «Тружеников моря» Гюго? «Он так сжился с морем, что безошибочно предсказывал погоду… Он выслушивал ветер, щупал пульс отлива и прилива… Однажды капитан опасно заболел в плавании, и когда весь экипаж, думая, что он умирает, обступил его койку, он, превозмогая предсмертную икоту, вдруг обратился к корабельному плотнику: „Надо бы вырезать в эзельгофтах по гнезду с каждой стороны для чугунных шкивов с железной осью и пропустить через них стень-вынтрепы“».

Стень-вынтрепов давно нет, ушли с парусами, а вот капитаны, умеющие «выслушивать ветер», надо полагать, пребудут всегда.

Безоблачное небо, синяя вода с жемчужным отливом. Стайка дельфинов сопровождает нас, как бы играя, выпрыгивая из воды то слева, то справа. Жарко. Судно уже вошло в тропики, на термометре почти 30 градусов. Нам-то ничего: включен кондиционер, можно задраить в каюте иллюминатор и жить в прохладе. Как плавали люди в южных морях раньше, до эпохи НТР? Атак и плавали, хватая ртом горячий воздух.

От быстрой смены температур и давлений чувствую себя неважно. Ничего, адаптируюсь. Вот Слава Катасонов установил связь с Москвой, дал мне радиоразговор с Лидой — о, как радостно услышать родной голос здесь, в Красном море! Но слышимость уже хуже, чем в Черном и Эгейском морях. Скоро и вовсе умолкнет радиотелефон, и перейдем на обмен радиограммами.

Но пока что — вперед, вперед, «Капитан Лев Соловьев»! Свежеет южный ветер, море в белых барашках. В рассеченной форштевнем воде, над кружевом пены, раз за разом вспыхивают небольшие радуги. Встречная волна снижает скорость почти на узел.

Входим в Баб-эль-Мандебский пролив. Ох и ветер тут — прямо-таки аэродинамическая труба. Слева желто-серый остров Перим с маяком и угрюмый йеменский берег. Справа, за зубцами островов Джазират-Себа, смутно виднеется гористый берег Эфиопии.

Мы в Аденском заливе.

Слышу, как в кают-компании за ужином «дед» говорит озабоченно:

— Температура за цилиндрами четыреста семьдесят пять. Компенсаторы не выдержат… Загоним коня…

А третий помощник Иван Карплюк:

— Раньше двадцати трех часов в Аден не придем.