Мария Рива - Моя мать Марлен Дитрих. Том 1

В конечном итоге у него не было другого выбора, кроме как снова созвать всю труппу, специально наказав им, чтоб не забыли привезти с собой из Аризоны песок. Считалось, что песок калифорнийской пустыни имел другой оттенок бежевого, по сравнению с тем, который мы уже засняли. Итак, мы вернулись домой на студию, таща за собой грузовики с песком. Мы начали снова снимать те же розовые рассветы, раскачивающиеся седла, как если бы они были закреплены на спинах верблюдов, а не на специальных устройствах, — брызгали глицериновый пот на лица, овеваемые воздухом кондиционера, создавали ландшафт с дюнами и продолжали делать тот же самый плохой фильм — зато теперь в комфортных условиях. Ценные указания от Селзника нам просто приносил на съемочную площадку посыльный.

17 июня 1936 г.

Мистеру Ричарду Болеславскому

Дорогой Болей:

Будь так любезен, скажи Марлен о том, что она придает волосам слишком большое значение и что прическа ее до такой степени «сделана», что пропадает всякое правдоподобие. Ее волосы так хорошо уложены, что в любое время, например, когда дует ветер… они остаются совершенно гладкими и нетронутыми; так хорошо уложены, на самом деле, что не могут быть ничем иным, как париком.

Верх нелепости — сцена в постели. Ни у одной женщины в мире волосы никогда не выглядят так, как у Марлен в этой сцене; весь отснятый кусок из-за этого практически непригоден…

Вот и сегодня на площадке; парикмахер между дублями бросается и укладывает каждую отставшую прядь волос, а на заднем плане от ветра раскачиваются пальмы — полный абсурд.

Ясно же, что легкое правдоподобие не может повредить великой красоте.

Я бы хотел, чтоб ты обговорил мои замечания с Марлен, которая, уверен, поймет, что в моих словах есть смысл; напомни мне, пожалуйста, и мы еще раз вернемся к этой теме с тобой и с Марлен, когда я в следующий раз буду на съемках

ДОС

Таков был Селзник! Он никогда не отступал. Благодаря его твердости и упорству стали возможны великие «Унесенные ветром», но наш опус эти его качества спасти не смогли.

Строго говоря, мы не из города удрали — шесть дней спустя после завершения «Сада Аллаха» мы покинули Америку. К тому времени, когда Дитрих появилась в своей следующей неудаче, предыдущая была совершенно забыта.

Нелли опять выкрали из пастижерного цеха «Парамаунта», поэтому мы были втроем. В сопровождении двадцати одного пароходного сундука, тридцати пяти больших, восемнадцати средних, девяти маленьких чемоданов, а также пятнадцати круглых шляпных коробок и одного величественного «кадиллака» в комплекте с красивым шофером в ливрее мы погрузились на корабль. Англию ожидало редкое удовольствие!

Другие звезды неистово работали, дабы привлечь к себе внимание публики, которое питало и поддерживало их известность. Дитрих же никогда не суетилась. Ей не нужно было работать, чтобы быть звездой. Она ею была; это было ее естественное состояние. Мировая пресса, чувствуя это, проявляла к ней постоянный интерес. Начиная с «Голубого ангела», Дитрих не надо было хлопотать о своей славе — та пришла к ней сама.

Если бы я ехала не в страну Брайана, я бы по-настоящему огорчилась. Меня не привлекала перспектива оставаться в Европе все то время, какое понадобится для подготовки и съемки целого фильма. Моя мать очень торопилась, и мы могли бы воспользоваться «Гинденбургом», но она отказалась. Цеппелины плыли по воздуху, сразу становясь «подозрительными», а этот дирижабль был не только построен нацистами, но нацистами и управлялся. Хотя она не раз говорила, что ее дядя Дитрих однажды командовал «Гинденбургом»; я очень стеснялась этого.

Мы отплыли под благородные звуки «Марсельезы». Возможно ли влюбиться в корабль? Я верю в это. «Нормандия» была не совсем кораблем. О да, у нее имелись тоннаж, балласт, капитан и команда, но это было всего лишь камуфляжем, который использовала какая-то таинственная богиня, чтобы возить по морям свой храм и его жрецов. Всем нам выпало счастье узнать ее и полюбить.

«Нормандия» была величайшим океанским лайнером! Никто не мог превзойти ее, никто и не превзошел. Праздник чувственности, творение французов — больших знатоков в этой области. С того момента, как вы увидели ее, вальяжно раскинувшуюся у причала, у вас перехватывает дыхание от изумления, и вам уже никогда не дышать, как прежде! Для меня, ребенка, она была волшебным царством. Мой собственный Диснейленд в стиле «арт деко» 1930-х годов! «Нормандия» была построена как демонстрация величайшего художественного достижения нации. Она составляла гордость своей страны. Она как нельзя лучше выражала то, на чем тогда стояла Франция, отразив в миниатюрном виде стиль, вкус, качество и художественное совершенство. При всем богатстве, грандиозности и величии у нее был ласковый характер, ей были свойственны спокойная заботливость, сила и надежность. «Нормандия» была самой Францией.

У нас довилевский номер, один из четырех «appartements de grand luxe», с индивидуальным дизайном, выполненным ведущими декораторами того времени. Мы могли похвастаться овальным салоном, двумя спальнями, в каждой по две кровати, мраморной ванной комнатой, круглой столовой, французскими окнами от пола до потолка, открывающимися на нашу собственную застекленную часть палубы, белым кабинетным роялем, стенами, обтянутыми обюссонскими гобеленами, выполненными в той гамме, которую в книгах по истории называют rose-beige. Конфетная коробка наполеоновской эпохи, которую можно описать только одним словом — «роскошно» Все это стало «нашими» апартаментами. И поскольку с тех пор мы путешествовали только на «Нормандии», она стала в большей степени нашим «домом», чем многие из настоящих домов, в которых мы жили.

Моей матери присылали так много бутылок шампанского, что одна стена нашей розовой столовой была уставлена ведерками со льдом, покоящимися на серебряных треножниках. Я повертела в руках бутылки, выбрала «Veuve Clicquot, 1928», взглянула на карточку и увидела, что она от нашего знакомца из Новой Англии. Что ж, он быстро выучился.

Я как раз пыталась выдумать предлог, чтоб получить разрешение отлучиться, когда моя мать произнесла:

— Радость моя. Спустись вниз и спроси у эконома, в какой из вечеров они намерены показать «Желание».

Я подала ей бокал шампанского, вежливо прикрыла нашу розовую дверь и… помчалась! Я и мечтать не могла о том, чтобы освободиться так быстро! Мы находились так высоко в нашем неприступном вороньем гнезде, что я, заблудившись, только с третьей попытки добралась до главного вестибюля. По пути я обнаружила гриль-ресторан: высокие зеркальные колонны отражали танцевальную площадку, все было отделано черной кожей, блестящей сталью и граненым стеклом. Графиня ди Фрассо, наверное, сошла с ума, увидав это впервые. Хотя на «Нормандии» был поразительной красоты ресторанный зал для пассажиров первого класса, в котором на площадке размером с футбольное поле могло разместиться семьсот человек и который был украшен парящими в воздухе гирляндами из множества лампочек, образующими фигуры в форме опрокинутых вверх дном лаликских свадебных тортов; повсюду — кристофльское серебро, лиможский и дехавиландский фарфор, мерцание хрусталя-баккара несмотря на это, «Нормандия» предлагала своим пассажирам еще и исключительный в своем роде роскошный гриль-ресторан. В то время, как очень богатые люди ели свой pate de foie gras (паштет из гусиной печенки) в главном ресторанном зале, очень богатые и знаменитые смаковали свои блюда наверху в гриль-ресторане. Перед Второй мировой войной такой снобизм считался приемлемым, на это смотрели сквозь пальцы.