Владимир Этуш - И я там был

В учебной части работали всего два человека. А заведовала ею Галина Григорьевна Коган, которая преподавала марксизм-ленинизм, страстно и увлеченно вдалбливая в нас известные постулаты. Женщина приятная в общении, она была весьма скромных внешних достоинств. Однако о себе понимала иначе. Любила заводить какие-то задушевные разговоры со студентами. Водились у нее и свои любимчики. Пыталась она и со мной установить доверительные взаимоотношения, но я старательно уклонялся.

Поначалу в училище вообще не было ни руководителей курсов, ни кафедры. Был Захава, и были преподаватели. Но потом прислали директора, а Борис Евгеньевич стал осуществлять художественное руководство училищем.

У нас были замечательные преподаватели по общеобразовательным дисциплинам. Зарубежную литературу блистательно читал Александр Сергеевич Поль. Он многое знал и хорошо умел говорить об этом. Правда, его ораторское искусство было не без позы, но она оправдывалась его обширными знаниями. И таких же знаний Александр Сергеевич требовал от своих учеников. Был случай, когда он в страшном негодовании выгнал с занятий одного недобросовестного студента, который на вопрос «Как звали лошадь Дон Кихота?» вместо «Росинант» ответил «Ренессанс».

Русскую литературу преподавал Павел Иванович Новицкий. Это был настоящий ученый.

По изобразительному искусству нас просвещал Б. Н. Симолин. По скудости своих материальных возможностей он всегда ходил в солдатской гимнастерке и в обмотках, что совершенно не соответствовало его интеллигентнейшей сущности. Симолин был очень увлечен своим предметом и читал лекции с каким-то особым придыханием, как будто бережно прикасался к тем шедеврам, о которых говорил.

На четвертом курсе я стал ассистентом по мастерству актера у Веры Константиновны Львовой. А в первом отрывке, который мы делали вместе — «Верочка» по Чехову, — играли Юлия Константиновна Борисова и Анатолий Александрович Кацынский, тогда студенты первого курса. На первом же курсе учились Евгений Симонов и Неля Мышкова, впоследствии известная актриса кино и моя жена.

Выпускались мы, четверокурсники, спектаклем «Счастливые нищие» Карло Гоцци и еще одним, в котором я, помню, играл советского офицера. Второй ставила Татьяна Митрофановна Шухмина, вдова Бориса Васильевича Щукина, а над сказкой Гоцци с нами работали Цецилия Львовна Мансурова и Марголин. Не очень сильный в теории и театральной педагогике, Марголин мало что умел объяснить начинающим актерам и поэтому постоянно что-то показывал. Да и замечательная актриса Цецилия Львовна была педагогом больше эмоциональным. Будучи что называется «на возрасте», она держала хорошую форму и чувствовала себя женщиной достойной внимания, молодилась, модулировала своим голосом и порой злоупотребляла женскими чарами. И это вполне объяснимо. Долгое время Мансурова была первой актрисой в театре, играла Роксану в «Сирано де Бержераке» Э. Ростана, Беатриче во «Много шума из ничего» Шекспира и была первой Турандот в постановке самого Евгения Багратионовича Вахтангова.

Чисто женское начало в Цецилии Львовне поддерживалось в семье. Муж Мансуровой, Николай Петрович Шереметев, служивший первой скрипкой в нашем театральном оркестре, принадлежал к известному дворянскому роду. И он всячески обихаживал жену, водил к старым, еще сохранившимся с прежних времен ювелирам, а те называли ее «графинюшка», и Цецилия Львовна принимала это как должное и была весьма довольна.

Однажды они пришли в какой-то ресторан, и Николай Петрович попросил сменить грязную скатерть, на что официант, сам того не ведая, что попадает в точку, бросил в ответ: «Тоже мне, графья Шереметевы!»

Потомственный дворянин, граф по рождению, Николай Петрович был человеком простым, без аристократических претензий. Рассказывают, когда театр работал в эвакуации в Омске, быт у коллектива был довольно неустроенный, все жили первое время в одном школьном зале, друг у друга на виду. И Шереметев выносил горшки, абсолютно не теряя при этом собственного достоинства, с таким выражением на лице: да, я, мол, граф, но сейчас живу так, и ничего зазорного в этом нет. Вот такой был Николай Петрович — простой советский граф. И все-таки природа взяла свое, и умер он по-графски — на охоте.

С 1945 года началась моя профессиональная жизнь. Меня пригласили преподавать в училище и одновременно, в числе многих окончивших наш четвертый курс, я был принят актером в театр имени Е. Б. Вахтангова с жалованьем в двести пятьдесят рублей. На эти деньги, как сейчас помню, можно было купить пачку папирос и коробку спичек. Правда, тут же вышло постановление, и нам прибавили так называемые хлебные — девяносто рублей. Потом были еще какие-то прибавки. В итоге, к концу года я стал получать шестьсот девяносто рублей. И если бы не помощь родителей, то и не знаю, как бы я существовал.

В училище я вновь встретился с товарищем моего детства Шлезингером, который пристал к театру имени Е. Б. Вахтангова еще в Омске, в период эвакуации. Владимир был замечательным человеком и прекраснейшим педагогом. Актерская карьера у него не получалась, и он был очень доволен, когда Захава предложил ему заведовать кафедрой актерского мастерства.

Очень важно понять, что я, около трех лет живший фронтовой и госпитальной жизнью, испытал, сразу окунувшись в стихию театрального творчества. Это был такой оглушительный контраст! Это был психологический «душ Шарко»! «Лед и пламень»! Это была совершенно другая среда! Другая идеология! Все было другим: стиль жизни, природа взаимоотношений, форма разговора. Все здесь воспринималось через шутку, через розыгрыш. И особенно ярко это выражалось в капустниках, которые в театре имени Вахтангова любили и умели этим заниматься.

Традиция капустников, идущая со времен Е. Б. Вахтангова, бережно сохранялась и совершенствовалась. Капустники, душа нашего театра, исполнялись на высочайшем художественном уровне и при этом содержали в себе море злободневности. А придумывала все это и воплощала группа остроумных людей, среди которых блистал Анатолий Иосифович Горюнов, тогда заслуженный артист Российской Федерации. Анатолий Иосифович к тому времени удачно снялся в фильме «Вратарь», в роли футболиста Карасика, и пользовался огромной популярностью у публики. И в театре он был большим заводилой и неким комедийным организующим центром. Надо было видеть, как в каком-то из капустников этот маленький, очень толстый человек, к тому же весь покрытый шерстью, танцевал в балетной пачке в паре с Берсеневой — женой Рубена Николаевича! Зрелище было уморительное!

Горюнов — очаровательная личность, циник, юморист. Одна наша актриса, Валентина Вагрина, была женой крупного торгового работника на уровне замминистра, по-моему, Внешторга, которого посадили за растраты, а вслед за ним «замели» и ее. И вот Горюнов рассказывал, как они с Абрикосовым ходили к Абакумову, тогдашнему главе НКВД, хлопотать за нее. Абакумов принял их ходатайство к сведению, а про мужа Вагриной сказал так: «Вы знаете, а муж ее был страшная сволочь! Страшная сволочь!» Как потом выяснилось, он ни в чем не был виноват, но, тем не менее, Абакумов так о нем отозвался и, прощаясь со своими просителями, сказал: «Ну вот, все, разговор окончен. У вас машина есть?» На что Горюнов тут же ответил: «Да, да! Спасибо! Есть!» Когда они вышли, Абрикосов поинтересовался у Горюнова, почему он отказался от машины. На что Горюнов, махнув рукой, сказал: «Да ну его к черту! Даст еще черного ворона!»