Михаил Орский - Путь русского гангстера. Легенды лихих 90-х

Сердце, тебе не хочется покоя,

Сердце, как хорошо на свете жить,

Сердце, как хорошо что ты такое,

Спасибо сердце, что ты умеешь так любить…

Старые ритмы находят отклик в русской душе. Смягчаются стальные взгляды суровых мужчин.

В далекий край товарищ улетает,

Родные ветры вслед за ним летят,

Любимый город в синей дымке тает,

Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд…

Одним словом, публика была в экстазе.

Следом грянуло второе отделение – жесткий репертуар знаменитого Шансонье. И вот уже за поясом артиста блеснул виртуальный финский нож:

– Козырек назад, как Чкалов,

– Мода дерзкая была,

Фикса желтого метала,

Финка, ручка оргстекла…

Сбилась на затылок кепка-восьмиклинка:

– Баночка с чифирем, кипятильник на столе,

Пачка Беломора, все казенное на мне,

А в бараке холодно, шнырь печку не топил,

Снова я за стиры изолятор получил…

Гуляй, братва!!! Пошла жара!!! Южный – не из тех, кто отрекается от своих корней. Публика, как почтенная, так и не очень, раскрывается в танце. В первых рядах танцующих можно было наблюдать вашего автора.

Дальнейшие события Юбилейного вечера после литра «Бакарди» мною вспоминаются с трудом. Поэтому я вынужден закончить свой репортаж.

Так держать, Ильдар! Мы еще с тобой споем!!!

Автор статьи, та самая жгучая брюнетка, мадам Южная и Юбиляр

В 1997 году вернулся из Америки и спел на моей днюхе Слава Медяник, после чего мы тоже стали регулярно общаться. Одним из самых ударных хитов в репертуаре Медяника является композиция «Мы – Волки». По лагерю я знал это стихотворение, оно было очень популярно среди осужденных и передавалось на листках бумаги из рук в руки. Удивительно, что написал его поэт-почвенник Владимир Солоухин, не имевший никакого отношения к преступному миру. Стихи эти он посвятил русской интеллигенции, покорно служащей советской власти.

Владимир Солоухин

Волки

Мы – волки,

И нас

По сравненью с собаками

Мало.

Под грохот двустволки

Год от году нас

Убывало.

Мы, как на расстреле,

На землю ложились без стона.

Но мы уцелели,

Хотя и живем вне закона.

Вам блюдо похлебки,

Нам проголодь в поле морозном,

Звериные тропки,

Сугробы в молчании звездном.

Вас в избы пускают

В январские лютые стужи,

А нас окружают

Флажки роковые все туже.

Вы смотрите в щелки,

Мы рыщем в лесу на свободе.

Вы, в сущности, – волки,

Но вы изменили породе.

Вы серыми были,

Вы смелыми были вначале.

Но вас прикормили,

И вы в сторожей измельчали.

И льстить и служить

Вы за хлебную корочку рады,

Но цепь и ошейник

Достойная ваша награда.

Дрожите в подклети,

Когда на охоту мы выйдем.

Всех больше на свете

Мы, волки, собак ненавидим.

Но простодушная бродяжня воспринимала поэзию буквально и самонадеянно относила строки Солоухина на свой счет. Славу Медяника с текстом познакомил известный гангстер Тимоха, который тоже был убежден, что «Волки» – это лагерный фольклор за нашего брата. Когда я сообщил Медянику о том, кто автор его бронебойного хита, он был обескуражен и поверил мне только тогда, когда я принес ему сборник стихов поэта.

Виделись мы со Славой во время его концертов или за столом, и я года два не замечал некоторых особенностей его походки. Однажды мне довелось приехать к нему домой вместе с певицей Галой Журавлевой. Они записывали дуэтную песню. Только тут я обратил внимание, что шансонье заметно прихрамывает.

– Эко тебя угораздило с мотоцикла навернуться, – неудачно сострил я.

На телевидении крутился клип Медяника «Аллилуйя», где он разъезжает на крутом байке. Но, оказывается, история, произошедшая с певцом, случилась значительно раньше, в 1993 году и была гораздо драматичнее, чем рядовое падение с мотоцикла.

Дело было в Нью-Йорке, в ресторане Медяника «Северный». Пугачева и ее группа «Рецитал» заканчивала гастроли по городам США. Прощальный банкет Примадонна дала в «Северном» и после ее отъезда оставшийся еще на неделю Александр Кальянов стал постоянно бывать у Медяника. В один несчастливый вечер, когда у Кальянова в «Северном» был сольный концерт, до него докопался подвыпивший кавказец. То ему выпить, то сфотографироваться…

– Слава, ну что за «достоевский», – взмолился Кальянов.

Слава, на правах хозяина, попытался урезонить беспокойного гостя. Сначала это ему удалось, но через десять минут кавказец вновь пошел в атаку на музыканта Пугачевой. Медяник оставил дипломатический тон и осадил грубияна достаточно резко. Тот ретировался. А через несколько минут подлец выпустил в спину шансонье пять пуль. Швейцар заведения успел среагировать и сбил руку стрелявшего вниз. Выстрелы угодили в ногу Медянику. Нападавший сбежал. Вскоре появились врачи, полиция…

Ресторан Меркурий. Химки. 1999 год. В середине автор и Слава Медяник.

В больнице Медяника попытались допросить. Слава ответил, что не знает, кто в него стрелял. Хотя к этому времени у него уже был расклад, что кавказец – полупокер [37], где-то украдет, где-то покараулит… Американские полисмены молчанию шансонье не удивились: «Эти русские никогда не сотрудничают с полицией и разбираются сами!» Весь допрос занял не более пяти минут.

Кости на ноге срастались тяжело. Слава несколько месяцев проходил в гипсе. Стрелок пропал бесследно. Прошло полгода. Летним вечером Слава сидел в офисе своего ресторана. Скрипнула дверь. Шансонье поднял глаза и увидел стрелявшего в него кавказца с громадным кольтом в руках. Медяник мысленно простился с жизнью: пришел добивать! Но тот медленно положил «дуру» на стол и сдавленно прохрипел: «Я пришел на твой суд… мне пояснили, что я должен так поступить. Моя жизнь в твоих руках. Стреляй!»

Ошеломленный Медяник не мог произнести ни слова. Кавказец просил застрелить его, уверял, что за это Славе ничего не будет. Клял себя последними словами и молил о прощении. Из его сбивчивых, истеричных объяснений Медяник понял, что горе-стрелка нашел сын Вячеслава Кирилловича Иванькова Гена. Вломил по полной программе и отвез к отцу. До этого случая Слава практически не был знаком со своим знаменитым тезкой. Тем не менее, Японец посчитал нужным вмешаться и разобрать этот рамс. Он и посоветовал невоспитанному кавказцу явиться с повинной к шансонье. От предложений Вячеслава Кирилловича нельзя было отказываться.