Петр Сергеенко - Как живёт и работает граф Лев Николаевич Толстой

Некоторых из писателей Л. Н. Толстой как бы вовсе не признает. К этому разряду относятся Мельников-Печерский, Помяловский, Решетников и некоторые из современных литераторов. Из писателей-народников Л. Н. Толстой всегда с оживлением говорит о Слепцове.

Из современных русских писателей Л. Н. Толстой наиболее любит А. Чехова, к которому относится всегда с особенной благожелательностью и считает его перворазрядным мастером по языку и колориту некоторых его рассказов. Он охотно и хорошо читает вслух рассказы А. Чехова, перечитывая по нескольку раз некоторые вещи. «Драму», «Злоумышленника», «Холодную кровь» и другие мелкие чеховские рассказы Л. Н. может читать и слушать сколько угодно [27] В письме к Чехову от 25 мая 1903 г. И. Л. Толстой сообщал о списке из тридцати его рассказов, составленном Толстым, где «Злоумышленник» (1885) отнесен к «первому сорту» (ГБЛ). .

Как-то пришел я к Толстым с новым рассказом А. Чехова «Душечка». За чаем заговорили о литературе. Я сказал о новом рассказе А. Чехова. Лев Николаевич спросил, читал ли я этот рассказ и как его нахожу.

147

Я сказал, что читал и нахожу его «ничего себе». Впрочем, я пробежал мельком рассказ и, может быть, составил о нем неверное мнение. Узнав, что рассказ А. Чехова со мною, Лев Николаевич оживился и предложил читать вслух «Душечку». С первых же строк рассказа он начал делать одобрительные вставки: «Как хорошо! Какой превосходный язык!» и т. п. И, прочитавши с большим мастерством «Душечку», Л. Н. обратился ко мне с недоумением:

— Как же это вы сказали «ничего себе»? Это просто перл. Как тонко схвачена и выведена вся природа женской любви! И какой язык! Никто из нас: ни Достоевский, ни Тургенев, ни Гончаров, ни я не могли бы так написать.

И Лев Николаевич начал с одушевлением цитировать некоторые места из «Душечки».

В это время пришли новые посетители к Толстым. Лев Николаевич поздоровался и сейчас же спросил:

— Читали «Душечку» Чехова?

— Нет.

— Послушайте, какая прелесть! Хотите?

И Лев Николаевич вторично прочел «Душечку», еще с бо?льшим мастерством <���…> [28] 14 января 1899 г. Толстой читал вслух «Душечку» и рассказ «По делам службы» (ДСТ, III, с. 109). О чтении Толстым «Душечки» и «По делам службы» свидетельствует И. И. Горбунов-Посадов в письме А. П. Чехову от 24 января 1899 г.: «Лев Николаевич в восторге от нее («Душечки»). Он все говорит, что это перл, что Чехов это большой-большой писатель. Он читал ее уже чуть ли не 4 раза вслух и каждый раз с новым увлечением» (Чехов, т. IX, с. 603). .

Небезынтересно, что мысль о небольших беллетристических эскизах, появившихся потом в печати под названием «Стихотворений в прозе», подал Тургеневу Л. Н. Толстой.

Однажды, когда зашла речь об усиленной работе над художественными произведениями, Лев Николаевич сказал:

— Никакою мелочью нельзя пренебрегать в искусстве, потому что иногда какая-нибудь полуоторванная пуговица может осветить известную сторону жизни данного лица. И пуговицу непременно надо изобразить. Но надо, чтобы и все усилия, и полуоторванная пуговица были направлены исключительно на внутреннюю сущность дела, а не отвлекали внимания от главного и важного к частностям и пустякам, как это делается сплошь и рядом. Какой-нибудь из современных писателей, описывая историю Иосифа с женой Пентефрия, наверно уж не пропустил бы случая блеснуть знанием жизни и написал бы: «Подойди ко мне, — томно произнесла жена Пентефрия, протягивая Иосифу свою нежную от ароматических

148

натираний руку с таким-то запястьем, и т. д. [29] Толстой имеет в виду эпизод из истории Иосифа, отличающийся предельной краткостью изложения (Библия. Книга Бытия, гл. 39). ». И все эти подробности не только не осветили бы ярче сущности дела, но непременно бы затушевали ее. Самое же главное в искусстве — не сказать ничего лишнего <���…>.

Однажды мне пришлось узнать, как далеко идет его требовательность к себе. Зашла как-то речь о молоканах, не признающих, как известно, других книг, кроме религиозных. Говорили именно об этом, и один из присутствующих строго осуждал косность молокан <���…>.

Выслушав внимательно своего собеседника, относившегося неодобрительно к молоканам, чуждающимся светских книг, Лев Николаевич в раздумье проговорил:

— Да следует ли осуждать их за это? Как подумаешь иной раз, сколько лжи нагромождено в наших книгах, то затрудняешься сказать, где ее больше — в жизни или в книгах. И возьмешься иногда за перо, напишешь вроде того, что «Рано утром Иван Никитич встал с постели и позвал к себе сына»… и вдруг совестно сделается и бросишь перо. Зачем врать, старик? Ведь этого не было, и никакого Ивана Никитича ты не знаешь. Зачем же на старости лет ты прибегаешь к неправде. Пиши о том, что было, что ты действительно видел и пережил. Не надо лжи. Ее и так много.

При подобных этических требованиях нельзя, разумеется, писать каждый год по роману <���…>.

В другой раз мне пришлось слышать мнение Льва Николаевича об его работах во время прогулки по полю. Он на минуту замедлил шаги и сказал с оттенком горечи:

— Пишешь-пишешь всякие повести и рассказы, а как посмотришь на жизнь нашей интеллигенции и сравнишь ее с трудовою жизнью народа, то совестно делается, что занимаешься такими пустяками, как писание для интеллигенции. И хочется раз навсегда бросить все это <���…>.

Постоянное стремление Льва Николаевича к правдивости и ясности в своих произведениях берет у него много времени не только на самое писание, но и на подготовительную работу. Он старается найти в жизни подтверждение задуманным положениям и немедленно отбрасывает все выдуманное, если жизнь подставляет готовый эпизод. Так было с Анной Карениной, которую Л. Н. Толстой сначала не думал умерщвлять. Но вблизи

149

Ясной Поляны произошел аналогичный романический эпизод, причем несчастная героиня Анна бросилась под поезд [30] Речь идет о трагическом происшествии, случившемся 6 января 1871 г., — о самоубийстве Анны Степановны Пироговой. Подробнее об этом см.: «Об отражении жизни в «Анне Карениной». Из воспоминаний С. Л. Толстого». — ЛН, т. 37–38, с. 567–568. . Это натолкнуло Л. Н. Толстого на новую разработку вопроса и значительно изменило его первоначальный план <���…>.

«Крейцерова соната» возникла при следующих обстоятельствах. У Толстых гостили в Ясной Поляне художник И. Репин, актер Андреев-Бурлак [31] О возникновении замысла «Крейцеровой сонаты» и работе Толстого над ним см. в статье Н. К. Гудзия «История писания и печатания «Крейцеровой сонаты» (ПСС, т. 27, с. 563–596). В. Н. Андреев-Бурлак посетил Толстого в Ясной Поляне 21 июня 1887 г. Тогда же он рассказал Толстому о случайной встрече в вагоне железной дороги с господином, который «сообщил ему свое несчастие от измены жены» (ДСТ III, с. 142, 160). , очень смешивший Льва Николаевича своими рассказами, и приехавшая из-за границы г-жа Г., которая однажды вечером сыграла сонату Крейцера с такой яркою выразительностью, что произвела на всех, и на Льва Николаевича в особенности, глубокое впечатление, под влиянием которого он сказал И. Репину: