Владимир Проскуряков - Парацельс

Во всех областях творчества эта эпоха породила плеяды замечательных людей: Леонардо да Винчи, Микель-Анджело, Макиавелли, Дюрер, Лютер, Коперник, Гольбейн, простое перечисление их имен займет многие страницы. Эти люди были исключительно многосторонни.

«Тогда не было почти ни одного крупного человека, который не совершил бы далеких путешествий, не говорил бы на четырех или пяти языках, не блистал бы в нескольких областях творчества (прекрасно — и именно не только в теоретической, но и в практической жизни…); Леонардо да Винчи был не только великим художником, но и великим математиком, механиком и инженером, которому обязаны важными открытиями самые разнообразные отрасли физики; Альбрехт Дюрер был художником, гравером, скульптором, архитектором и, кроме того, изобрел систему фортификации, содержащую в себе многие идеи, развитые значительно позже Монталамбером и новейшими немецкими учеными о крепостях».

«Но что особенно характерно для них, так это то, что они почти все живут всеми интересами своего времени, принимают участие в практической борьбе, становятся на сторону той или иной партии и борются — кто словом и пером, кто мечом, а кто и тем и другим. Отсюда та полнота и сила характера, которая делает из них цельных людей».

Эта была эпоха, «которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страстности и характеру, по многосторонности и учености».

К сонму этих титанов принадлежит и Парацельс.

Прошлое поражало воображение, но было невозвратно утеряно. Неприступный рыцарский замок; безбедное существование за счет трудолюбивых и запуганных крепостных; рыцарские и просто разбойничьи подвиги, с захватом добычи у врагов или товаров у проезжего купца; славное служение королю; может быть, фантастический путь крестового похода и, главное, власть — в своем замке, на своей земле, над своими слугами и крепостными. Таким рисовался счастливый удел предков.

Что же осталось от этого?

Где-то в окрестностях Штутгарта замок рыцарского рода Гогенгеймов, давно уже перешедший в чужие руки, да никчемная для Парацельса принадлежность к дворянскому сословию.

Обо всем этом надо забыть.

Старинные сказания, записи и рисунки не сохранили нам облика и деяний предков Гогенгеймов. Надо думать, что в действительности все было гораздо прозаичнее. История этого рода, видимо, обычная история средней рыцарской семьи, по мере сил эксплоатировавшей своих немногочисленных крестьян, поставлявшей вооруженную силу сеньору и неизбежно близившейся к разорению.

Пo крайней мере, когда один из фон-Гогенгеймов — рыцарь ордена иоаннитов Георг Бомбаст — в 1468 году сопровождал предпринявшего путешествие в святую землю графа Эбергарда фон-Вюртемберга, то известно, что старый замок Бомбастов уже в течение ряда лет находился во владении госпиталя ближайшего города Эслингена. Перед этим замок был отдай в залог этому городу под полученные взаймы деньги.

Наступивший распад феодального строя похоронил под своими обломками и помещичье существование Гогенгеймов.

В девяностых годах XV столетия представитель этой семьи Вильгельм Бомбаст фон-Гогенгейм поселился в Эйнзидельне (Швейцария, кантон Швиц). Он — лиценциат медицины и практикующий врач. Какое жалкое занятие для потомка владетельных рыцарей!

Вильгельм в 1491 году вступил в брак; его жена-отпрыск старой эйнзидельнской фамилии Оксенер.

Через два года — в ноябре месяце — у них родился ребенок, которого назвали Теофрастом.

Простой крестьянский дом, в котором жил Вильгельм, стоял у моста через речку Зиль. Мост этот носил название Чертова моста. В суровой горной стране, среди трудолюбивых и мужественных швейцарцев прошло раннее детство Теофраста. Здесь он привык видеть упорный и тяжелый труд земледельцев.

Вокруг постоянно шли разговоры об опасностях, угрожающих маленькой стране от беспокойных соседей, и передавались увлекательные рассказы о подвигах швейцарских горожан и мужиков, сумевших разгромить при Земпахе австрийских рыцарей и у часовни св. Иакова — арманьяков, французские банды, призванные Габсбургами для подавления непокорных швейцарцев.

И другой замечательный рассказ должен был слышать ребенок: повествование о том человеке, чьим именем назвал его отец, бывший учеником итальянского ученого Леоничено, знатока теофрастовых писаний.

Сочинения греческого философа и натуралиста Теофраста тогда только что были извлечены из пыли забвения и приковали к себе внимание ученого мира. Воскрешение ботаники Теофраста и повышенный интерес к лекарственным растениям — крупное завоевание врачебной мысли этих дней.

Средневековая наука боготворила Аристотеля — он был почти безраздельным властителем дум философов и естествоведов. И отблески этого обожания упали на Теофраста, любимого ученика и многолетнего друга великого стагирита (Аристотель родился в греческой колонии Стагире).

В Афинах после смерти Аристотеля во главе им основанной философской школы стал Теофраст, и он привел школу своего учителя к высшему расцвету, снискав себе величайший почет.

Пусть заслуга основания философской системы принадлежала другому, — Теофраст сам был выдающимся ученым, трудолюбивым естествоиспытателем, замечательным оратором. Он даже превосходил своего наставника обширностью естественно-научных знаний.

Огромное количество сочинений оставлено им потомству—227 заглавий его трудов приводит Диоген Лаэрций. Они объемлют математику, астрономию, ботанику, минералогию и все части созданной Аристотелем философской системы.

Теофраст был ярым поборником опытных знаний, придавая исключительное значение тщательному изучению и описанию многочисленных конкретных явлений. В его ботанике описания жизни мангровых растений, индийской смоковницы и других растений сделаны с такой тщательностью и полнотой, что даже современной нам науке не осталось ничего иного, как подтвердить его сообщения.

Родился Теофраст в 371 году и умер в 286 году до нашей эры — 85 лет от роду.

И, может быть, так рассказывал о нем Вильгельм своему сыну:

«Теофраста высоко чтили в Афинах. Когда он величественной поступью, окруженный учениками, проходил по улицам города, вокруг народ повторял его имя, многие склонялись в поклонах. Далеко за пределы Афин и даже Греции разнеслась его слава. Египетский царь Птоломей Логид потратил немало труда, чтобы привлечь ученого в Александрию, но все это было безрезультатно — Теофраст ответил гордым отказом.

Но и слава, мой сын, отбрасывает свою черную тень, в которой рождаются зависть и злоба.

Сначала чьи-то уста тихо произнесли клевету, настороженные уши недругов и готовых ко всяческому злословию людей восприняли ее. Потом заговорили открыто о недостаточной религиозности Теофраста. Враги подняли головы, и обвинители выступили вперед, требуя наказания.