Ион Деген - ВОЙНА НИКОГДА НЕ КОНЧАЕТСЯ

Продолжалось обычное училищное утро. В 8 часов 50 минут на широком тротуаре у входа в казарму собралась рота для построения на завтрак. В тени плюс 38 градусов по Цельсию. Тротуару не повезло. Он не попал в тень. Подъем был всего лишь три часа назад. Но эти три часа уже успели вымотать даже физически выносливых курсантов. Утренний осмотр. Пятикилометровая пробежка вместо физзарядки. Многочисленные построения. Два часа занятий в душных классах или под немилосердно пекущим среднеазиатским солнцем. И это еще не полный перечень того, что предшествовало сбору на завтрак. В столовой больше, чем еда, нас прельщала тень. Но пока не явится пятый взвод, о столовой не могло быть и речи.

Четыре взвода вольно стояли в строю, измученные, злые, готовые вспыхнуть по малейшему поводу.

Кирюша с насмешкой поглядывал на нас из казарменного подъезда. Солнце не припекало его. Как и мы, он отлично знал, что пятый взвод задержался на занятиях по боевому восстановлению танков, что курсанты не учли времени, необходимого для приведения класса в божеский вид, а без этого педантичный инженер-майор не отпустит взвод. Такое случалось и в других ротах, и старшины отправляли подразделения, предоставляя возможность опоздавшему взводу самостоятельно прийти в столовую. Кто-то напомнил об этом Кирюше. Тот рявкнул в ответ:

— В других ротах? В других ротах и свинюшник могут разводить, а у меня я не позволю!

— Вы правы, старшина, вы не позволите…

— Курсант Армашов! Еще одно слово и вы за чисткой нужника у меня поговорите.

— Чего ты пристаешь к нему, старшина? — спросил спокойный рассудительный Митя Гуркин.

Кирюша побаивался его еще с фронта. Мгновение он колебался: не уступить ли поле боя. Решение было типичным для Градиленко:

— Молчать! Кто разрешил заводить колхозный базар? Да я вас всех… — и знойный воздух наполнился отборной бранью.

Девять часов, пять минут. Мы опаздываем на завтрак. Старшине может влететь. Где-то в душе мы начинаем надеяться на такой исход. Может быть, это сдерживало возмущение, готовое вырваться наружу.

Наконец появился пятый взвод. Пока он достраивался к роте, старшина распекал помкомвзвода. Это был единственный случай, когда старшина нашел в нас единодушную поддержку.

Но вот:

— Ррравняаайсь! Иррнаа! Шаговом арш!

Сто двадцать четыре ноги одновременно ударили по тротуару.

— Запевай!

Проходит предельное время — разрыв между командой и исполнением, но рота шагает молча.

— Запевай!!!

Молчание.

— На месте!!!

С каждой секундой солнце все выше. Небольшие пыльные смерчи в неподвижном раскаленном воздухе. Рота топчется на месте.

— Прямо!

Идем.

— Запевай!!!

Рота шагает молча. Кирюша забежал в голову колонны. Он тоже изнемогает от жары. Лицо его побагровело.

— На месте! Запевай, сукины сыны! Замучу! Запевай!

Рота молчит. Четыре раза пройдено расстояние между казармой и столовой. Позавтракавшие подразделения расходятся на занятия. На нас смотрят с удивлением и любопытством.

Кирюша нарывается на чрезвычайное происшествие. Девять часов двадцать пять минут. Кончилось время, отпущенное на столовую. Даже не поев, мы опаздываем на занятия. Кирюша зарвался. Гнев тупого человека подавил в нем гипертрофированное чувство осторожности. Струйки пота стекают по озверевшему лицу старшины. Крупные капли мгновение висят на подбородке. Отрываются. Падают на живот.

— На месте!!! Сволочи!!! Я вас!.. Прямо!!! Запевай, свиньи!!!

Рота шагает молча. Но это уже молчание, не похожее на то, которое вышагивало с ротой еще пятнадцать минут назад.

Я больше не чувствую усталости и жары. Лица идущих рядом со мной бодры и насмешливы. Передо мной Ростислав Армашов. Белый материк на его гимнастерке, образованный выпотевшей солью, все больше затопляется черной влагой со стороны подмышек. Но по его спине, по четким движениям рук в такт шагу, даже по пилотке с влажными от пота краями я чувствую, что это Армашов начального периода подспудного сопротивления Кирюше.

Идущий за мной Митя Гуркин радостно шепнул:

— Глянь, генерал идет, елки зеленые!

Через плац навстречу нам медленно шел начальник училища. Через секунду его увидели все, кроме ослепленного бешенством Кирюши.

И песня, радостная, безудержная, разухабистая рванулась над ротой.

Дурачась, мы как-то в строю запели эту песню, зная, что нас не услышит начальство. Но сейчас! При генерале! И, честное слово, даже под пыткой я бы не мог назвать зачинщика. Не было его. Песня взорвалась в недрах роты.

В безобидные и бессмысленные слова рота умудрилась вложить неописуемое похабство. Какой-то шальной подспудный смысл вырывался из внешне вполне благопристойных слов.

Без команды, приноравливаясь к ритму песни, рота замедлила шаг. Движения сделались залихватскими и расслабленными.

Черт его знает, чья это была идея. Но она была изумительна своей абсолютной пробивной силой. Генерал любил нашу роту, — первый в училище набор фронтовиков, и, как это ни странно в танковых войсках, не терпел пошлости.

Старшина заметил начальника училища в тот момент, когда генерал посмотрел на часы. Девять часов, тридцать пять минут.

— Атставить песню!

На багровом лице Кирюши появились белые пятна.

Рота оборвала песню на полуслове.

— Ирррна! Равнение наа лева!

Трах-тах, трах-тах. Синхронные удары сапог по плитам тротуара. Красота! Триумф победителей. Я весь старание и восторг. Всего себя я вложил в строевой шаг. Я частица существа, состоявшего еще из ста двадцати трех таких же ликующих старательных и умелых курсантов.

— Таарищ енерал-майор танковых войск, одиннадцатая рота третьего тальона вверенного вам училища направляется на завтрак. Докладывает старшина роты старшина Градиленко.

Генерал внимательно осмотрел Кирюшу.

— Здравствуйте, товарищи танкисты!

— Здравь!!!

— Вольно! Старшина, ко мне. Старший сержант Рева, ведите роту в столовую.

Это был не завтрак, а пир. Веселью и шуткам не было предела. Даже осточертевший плов, обильно заправленный хлопковым маслом, казался самым утонченным и изысканным блюдом.

Мы уже допивали чай, когда в столовой появился Кирюша. Таким мы его еще не видели. Он сразу слинял и осунулся. Болезненную землистость его лица никто сейчас не принял бы за смуглость.

Кончился завтрак. Как школьники, мы радовались тому, что пропущен час занятий, что случилось это по вине Кирюши и вряд ли за такой проступок он останется не наказанным.