Владимир Семичастный - Лубянка и Кремль. Как мы снимали Хрущева

Это была уловка Хрущева— иметь около себя в этой роли не одного человека, а двух или даже трех. Позже, когда появились еще Николай Васильевич Подгорный и Фрол Романович Козлов, там было такое смешение этих персон, претендующих на роль «второго лица», а значит, и преемника Хрущева, что разобраться было трудно. Хрущев же делал все это специально для того, чтобы не создавать ни у одного из этих людей лишних иллюзий.

А.И. Кириченко— довольно энергичный, несколько экспансивный человек, бывший на Украине безраздельным хозяином, еще там усвоил этакий диктаторский тон, который порой переходил в грубовато-хамский, и с этими замашками приехал в Москву.

Такой метод руководства вызвал неприятие со стороны основного состава членов Президиума и Секретариата ЦК партии. А так как Кириченко в качестве «второго лица» в партии стал вести заседания Секретариата ЦК, его метод руководства вызвал неудовольствие целого ряда секретарей, которые по существу восстали против него. Ренатов, Фурцева, Мухитдинов, Аристов, Шаталин и другие начали против него настоящую борьбу, «спихивая» с должности.

Эти люди, вероятно, подумали, что я человек Кириченко, коль мы оба с Украины. И более того — что именно Кириченко меня привел в ЦК, чтобы моими руками расставлять кадры.

А поскольку и Хрущев тоже с Украины, то тут, решили они, образовывалась настоящая украинская фракция, которая будет насаждать нужных ей людей и проводить свою линию.

В действительности я с Кириченко на Украине не был знаком близко, так как не работал с ним никогда: я заправлял комсомолом в Сталино, он был первым секретарем обкома и горкома партии в Одессе. Я с ним нигде не контактировал, да и в Москве тоже не было поводов для этого.

Повторяю: инициатива сделать меня завотделом ЦК исходила от Шелепина, и ее поддержал Хрущев. Тут Кириченко, как говорится, оказался перед фактом. Да, он со мной беседовал, да, он первый, кто предложил мне эту должность, но это было поручением Хрущева, о чем он мне сам и сказал.

Но я уже тогда заметил такую деталь. Хрущева в Москве не было в это время, а Игнатов, находился где-то за границей. Я сидел в кабинете у Кириченко, когда раздался звонок по ВЧ— звонил Игнатов. И после нескольких фраз Кириченко вдруг попросил меня выйти в приемную и там подождать. Я сразу подумал, что разговор идет обо мне и что, видимо, нет единодушия по вопросу моего назначения и меня не ожидают в ЦК с распростертыми объятиями, как мне только что рассказывал Кириченко.

И действительно, когда я возвратился к нему, тон разговора резко сменился. Он стал говорить, что я, мол, не единственная кандидатура на эту должность, что могут быть и другие, а потом и мнения могут быть разные. Я чувствовал, что ему трудно менять начатую линию разговора.

— Алексей Илларионович, — не совсем вежливо прервал я его, — вы со мной не хитрите и скажите прямо, что вопрос окончательно не решен.

— Вот-вот, — обрадованный моим пониманием, оживился Кириченко. — К примеру, Хрущев «за», я «за», но могут быть и другие мнения. — Он не стал уточнять. — Приедет Хрущев, зайдешь к нему.

В конечном итоге меня утвердили. Но уже тогда я понял— и потом это подтвердилось, что Игнатов, да и другие были против моей кандидатуры и что обстановка «в верхах» совсем не простая.

Смирившись с моим назначением, главный удар они направили на снятие Кириченко и своего добились. В мае 1960 года, когда тот отдыхал в Крыму, они настояли на том, чтобы Хрущев дал согласие на освобождение Кириченко. Причем, видимо, они его так прижали, что Никита Сергеевич ничего не мог сделать…

Предложение Хрущева возглавить партийную делегацию в Венгрию я встретил с недоумением, ибо считал свой статус неподходящим для такой роли: я. новый человек в партийных органах, да и должность невысокая для такого ответственного поручения — всего лишь завотделом ЦК. Поэтому сразу же предложил, чтобы возглавили эту делегацию или Мазуров, или Кириленко — оба кандидаты в члены Президиума ЦК. Но один напомнил Хрущеву, что тот обещал отпустить его в отпуск, другой сослался на недомогание и большой объем работы.

— Да ты сам поезжай, — выслушав их, сказал Хрущев. — Чего ты ищешь руководителя?

— Какой из меня руководитель делегации по передаче опыта, когда я в ЦК всего полгода? И потом это первая партийная делегация после событий в Венгрии. Могут быть доверительные разговоры с Яношем Кадаром.

— Поезжай, поезжай сам, у тебя все получится, — заключил Хрущев, и я понял, что дальнейшие препирательства не имеют смысла. Пришлось мне ехать.

В состав нашей делегации входили 15 человек. Это были секретари обкомов, горкомов, райкомов, работники аппарата ЦК. Помню Тихона Соколова — первого секретаря Целиноградского обкома, Николая Николаевича Родионова — первого секретаря Ленинградского горкома партии, Таранько — секретаря Киевского обкома партии по пропаганде. Помню, что были представители высокого уровня из Армении и других республик— мощная такая делегация. Женщин, по-моему, в ее составе не было.

Проработали мы там с 9 по 25 июля.

Янош Кадар принял нас на следующий день после нашего прибытия. Он выразил удовлетворение приездом делегации КПСС и уверенность, что визит будет способствовать дальнейшему укреплению сотрудничества наших партий; высказал пожелание встретиться вновь в конце пребывания, чтобы обменяться впечатлениями.

Я. Кадар подробно проинформировал нас о положении в стране и в партии, о стабилизации положения и желании опереться на собственные силы. Он подчеркнул, что сейчас в партии осталось лишь немногим более 40 % членов, но это люди, пользующиеся действительным авторитетом среди населения страны.

Мне запомнилось, с какой болью он говорил о том, как тяжело многие партийные работники пережили кризис, потеряли чувство уверенности, оптимизма, «Но мы, — подчеркнул Кадар, — полагаемся только на свои силы».

Подробно он рассказывал, как партия приходит в себя после всего пережитого, какими методами действует — тут и открытые партийные собрания с приглашением беспартийных, и сокращение числа освобожденных партийных работников, и привлечение в партию сознательных рабочих, и работа партийцев от дома к дому, от человека к человеку, и воспитание молодежи. Он откровенно сказал, что пока идеологическая работа — самое слабое место, и сожалел, что в стране мало знают о Советском Союзе, об опыте работы КПСС.

Навсегда запомнились мне его слова: «Коммунисты могут нанести себе более серьезный вред, чем враг. Поэтому своих ошибок нужно бояться больше, чем происков врагов». Записав себе для памяти эти слова венгерского руководителя, я не знал, что часто буду вспоминать их потом и что они окажутся для нашей страны пророческими.