Сергей Кремлев - Берия. Лучший менеджер XX века

Молотов, как видим, не фигурировал здесь ни в каком качестве. Да и в каком качестве он мог бы фигурировать здесь деловым образом?

Для «непосредственного руководства научно-исследовательскими, проектными, конструкторскими организациями и промышленными предприятиями по использованию внутриатомной энергии урана и производству атомных бомб» организовывалось Первое Главное Управление при СНК СССР, подчиненное Спецкомитету. Начальником ПГУ стал Ванников, освобождавшийся от обязанностей наркома боеприпасов, а его заместителями: А.П. Завенягин (первый заместитель), Н.А. Борисов (от Госплана СССР), П.Я. Мешик (обеспечение режима секретности), П.Я. Антропов (разведка и разработка залежей урановых руд) и А.Г. Касаткин (заместитель наркома химической промышленности).

Возможно, читателю покажется знакомой фамилия Н.А. Борисов. Да, это был тот самый Борисов из группы при члене ГКО Л.П. Берии, которая во время войны обеспечивала текущее руководство производством вооружения и боеприпасов. Теперь заместитель Госплана СССР Борисов фактически переходил в ПГУ. И взял его к себе Берия – он умел ценить профессионалов, и коль уж получил право брать в систему Спецкомитета любого, то выбирал не просто лучших, а тех из лучших, которые были проверены на деле им самим.

Ванников, Завенягин и, уж естественно, Мешик и Махнев были привлечены к атомным делам тоже Берией.

Пунктом VII протокола № 6 заседания Спецкомитета от 28 сентября 1945 года предусматривалась организация в составе Спецкомитета также некоего Бюро № 2 с подчинением непосредственно Берии. Функции этого Бюро были видны уже из того, кто его возглавлял. Начальником Бюро стал заместитель начальника внешней разведки, хорошо нам знакомый Павел Анатольевич Судоплатов, а его заместителями Н.С. Сазыкин, Н.И. Эйтингон и Л.П. Василевский. Это были тоже старые сотрудники Берии, и их привлечение тоже было, конечно же, не случайным – дело всем предстояло более чем серьезное.

Такое отношение к кадрам лучше любых словесных уверений доказывало, что Берия помнил и уважал тех, кто умел и хотел работать. А тот, кто способен понять важность для успеха «человеческого фактора», не может относиться к окружающим пренебрежительно. И уже по этому критерию мы можем уверенно отметать рассказы даже «очевидцев» о якобы хамстве Берии, тем более что при внимательном рассмотрении такие рассказы оказываются или пересказами, или явно украшены «художественными» деталями в духе политкорректности как партократического, так и антисоветского образца.

Порой, правда, мы имеем дело и с желанием как-то приукрасить собственную роль. Имеются, скажем, якобы воспоминания Ванникова о том, что якобы накануне принятия решения ГКО об образовании Спецкомитета его вызвал Сталин – посоветоваться о том, соглашаться ли с предложением Берии о замыкании руководства Атомным проектом на НКВД. Ванников якобы осторожно высказал сомнения относительно целесообразности такого варианта, и Сталин-де к совету прислушался, придя к мысли о «партийном контроле» над проектом.

Подобный стиль выработки решений был, надо сказать, для Сталина не характерен, да и Ванников для Сталина был фигурой не того уровня, чтобы с ним советоваться, да еще – по «атомным» делам, о которых Ванников тогда вряд ли имел внятное представление. При внимательном же взгляде на «достоверное свидетельство» оказывается, что сын Ванникова, умершего в 1962 году, передал эти «воспоминания» некоему В.А. Баранову, а потом они были некритически воспроизведены в книге «Конец атомной монополии. Как это было…», изданной в Российском Федеральном ядерном центре в «Арзамасе-16».

В действительности же уже 25 января 1945 года Сталин впервые лично беседовал с Курчатовым, и в этой беседе принимали участие Берия и Молотов, так что контуры общей схемы Спецкомитета начинали формироваться уже тогда, без мифического «участия» Ванникова. Увы, таких «достоверных сплетен», связанных с «атомным» Берией (как и с Берией вообще), бродит даже по «авторитетной» вроде бы литературе много. И кое-что об этом я впоследствии скажу.

Но что несомненно, так это то, что вся работа по Урановой проблеме с самого начала шла под постоянным контролем Сталина и при его повседневном осведомлении о ходе работ. Вот характерный пример… 31 января 1946 года академик А.И. Алиханов направляет письмо Сталину:

«Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович!

Лаврентий Павлович Берия сообщил мне, что Вас интересуют вопросы о том:

1) какую роль играет в современной физике исследование космических лучей;

2) что в этой области науки было сделано нами;

3) в каких направлениях следует развить эти работы и, наконец,

4) какими мероприятиями можно этой работе помочь.

На первые три вопроса ответы даны в прилагаемой записке; что касается ответа на последний, то он дан в отдельном приложении…»

И далее следовали подробные записка и приложение. По ознакомлении Сталин наложил размашистую резолюцию: «Согласен. И. Сталин».

А в левом нижнем углу письма идет виза Берии (машинописью): «Вопрос о космических лучах решен Постановлением СНК СССР от 4 марта 1946 года № 503—208сс» и от руки: «Тов. Махневу. Л. Берия. 4/III 46».

Собственно, организационно дело было построено так… Все серьезные вопросы рассматривались и подготавливались в аппарате ПГУ, в Секретариате Спецкомитета и в аппарате Технического Совета Спецкомитета.

Затем вопросы рассматривались на очередном заседании Спецкомитета и оформлялись его Протоколом. Заседания созывались по пятницам в 9 часов вечера в Кремле (реально так получалось, впрочем, не всегда). На основании Протокола готовились проекты постановлений ГКО (позднее – Совнаркома, и еще позднее – Совмина) СССР, которые потом передавались на подпись Сталину. Иногда их подписывал Берия.

Штат центрального аппарата ПГУ в 1946 году составлял 762 единицы, из них 50 приходилось на Секретариат, и это было не случайно – от четкой и оперативной работы технических помощников руководства ПГУ зависела в немалой мере и четкость работы ПГУ вообще. Оклады в аппарате были следующими: начальник ПГУ – 4500 рублей, заместители – 4000 рублей, старший инженер – 2000 рублей, чертежник-конструктор – 1200 рублей, уборщица – 400 рублей.

Вначале ПГУ выделили здание в Кривоколенном переулке, а Секретариат Спецкомитета (не ПГУ) сидел в десяти комнатах в Кремле – где находился и Берия, которого атомные обязанности не освободили от обязанностей заместителя Председателя Совнаркома.

ВХОЖДЕНИЕ Лаврентия Павловича в Урановую проблему оказалось постепенным, но прочным. И Берия, как уже сказано, до конца своей общественной жизни оставался компетентным руководителем советской Атомной программы. Но работой спецслужб он при Сталине уже не руководил (да уже и не курировал эту работу в первую голову).