Сергей Кремлев - Берия. Лучший менеджер XX века

В конце Ванников предлагал:

«Для улучшения культурно-бытового обслуживания работников завода № 817 необходимо ускорить открытие коммерческих магазинов, ресторанов-кафе, чайных…»

Причем все эти меры относились не только к работникам пока еще строящегося «плутониевого» комбината, но и к самим строителям.

СКАЗАТЬ, что Берия пользовался всеобщей любовью, нельзя… Он и по натуре не был склонен к сюсюканью, а многие годы такой жизни, когда фактически непрерывно, изо дня в день, надо было принимать множество разнородных решений, не могли не выработать у него естественно решительной манеры поведения. А она могла понравиться не всем, и уж никак не могла прийтись по душе людям холодной души и мелкого разума.

И если объективные наблюдатели (тот же академик Харитон или немец-профессор Риль) отмечали вежливость Берии, то это говорит об изначально очень высокой внутренней культуре и самодисциплине Лаврентия Павловича, потому что мало кто, поставленный в условия Берии, сохранил бы и на вершинах власти способность относиться к окружающим с пониманием. А отнестись с пониманием — на таком уровне – это очень много!

Управленцы уровня Берии крайне загружены. Чтобы подчеркнуть значимость того или иного делового человека на Западе, говорят, что минута его работы стоит столько-то тысяч долларов. Минута Берии стоила десятков тысяч долларов. И если она была потрачена впустую, то приносила убыток не лично ему, а стране. Поэтому резкий, решительный, а при необходимости (увы, нередко возникавшей) и жесткий стиль ведения разговора был почти неизбежен.

Я говорю «почти» потому, что, судя по стилю виз на документах, да и по ряду воспоминаний, Берия был, как правило, достаточно сдержан в выражении эмоций.

А обаяние?

Да у него и времени не было на то, чтобы быть обаятельным! Это ведь предполагает возможность немного поболтать, пошутить, улыбнуться… А когда он мог так вести себя? Лишь в очень близком кругу не просто близких сотрудников, а тех, кто был ему предан. Допущенных же к задушевности было немного. А вот уважавших его не только как руководителя, но и как человека, было немало, только за много десятилетий шельмования Берии они почти все успели вымереть, не получив возможности сказать правду о нем. Но кто-то смог передать ее по, так сказать, эстафете.

В 2003 году в минском издательстве «Беларуская Энцыклапедыя» вышла книга Федора Дмитриевича Попова «Атомная бомба и КГБ». Автор попал на «объект 550» (КБ-11, база № 112, Приволжская контора Главгорстроя), то есть – в центр разработки ядерного оружия в Сарове-«Арзамасе-16», в 1954 году, когда Берия был давно предан официальному остракизму.

И вот оперативный уполномоченный «объектового» отдела КГБ капитан Попов представляется начальнику своего отделения подполковнику В.И. Бронникову, и начинается обстоятельная беседа об «атомной» истории «объекта», о бывшей Саровской пустыни, об особенностях оперативной обстановки и прочем.

Ф.Д. Попов пишет:

«Бронников отметил, что решающую роль в развитии атомной эпопеи сыграли Курчатов, Харитон и Берия. «Если бы не они, то атомная бомба в СССР вряд ли была бы испытана в 1949 году», – сказал он».

Это, уважаемый читатель, эпизод 1954 (пятьдесят четвертого) года – когда Берию на высшем уровне объявили агентом международного капитала!

Капитан Попов не был знаком с Лаврентием Павловичем, но знал как тех, кто знал его лично, так и тех, кто работал «во времена Берии». И поэтому Федор Дмитриевич пусть из вторых рук, но тоже смог сказать правду о нем – в размерах скромных, но честных:

«Широкое развертывание в КБ-11 деятельности по его основному профилю жестко регламентировалось наличием жилья… Многие специалисты ютились в переполненной монастырской гостинице, которая раньше использовалась паломниками Саровской обители.

Положение с жильем резко изменилось после вмешательства Берии. По его указанию при Управлении № 880 (по строительству «объекта» в Сарове. – С.К.)… было создано специализированное подразделение по строительству жилья. В 1948—50 гг. многие жители Арзамаса-16 справили новоселье. За три года заселили более 200 жилых домов. Были они разными – и двухквартирные коттеджи, и финские сборно-щитовые, и многоквартирные каменные и брусчатые. Рядом со старыми монастырскими строениями встали трех– и четырехэтажные дома. Сам монастырь с храмами, часовнями, колокольней, келейными домами и трапезной оказался в самом центре объекта…»

Это – изустное доказательство заботы Берии о рядовых участниках Атомного проекта. А вот документальный пример с «верхнего этажа» проекта… 12 июля 1946 года Курчатов на бланке Лаборатории № 2 пишет совершенно секретное письмо следующего содержания:

«Товарищу Берия Л.П.

Докладываю, что за последнее время резко ухудшилось состояние здоровья тов. Харитона Ю.Б.

Обследование в центральной поликлинике Министерства здравоохранения СССР показало, что имеет место функциональное расстройство нервной системы и сердечной деятельности (пульс 120 в минуту) при общем сильном переутомлении и истощенности организма. По заключению главного врача поликлиники д-ра Сосьяна необходим перерыв в работе тов. Харитона для санаторного лечения.

Я считаю возможным предоставить Ю.Б. Харитону отпуск на полтора месяца.

Прошу Вашего решения и помощи.

Академик Курчатов».

Итак, в очередной раз Берии приходилось переходить от общих проблем Урановой проблемы к мелким, казалось бы, вопросам… И что – Курчатов боялся взять на себя ответственность за отпуск Харитона? Нет, конечно! Но он знал, что если обратится к Берии, то уж Лаврентий-то Павлович позаботится также о том, чтобы Харитона подлечили по первому классу и чтобы вообще все было по первому классу…

Так оно и вышло: Берия накладывает визу тут же, от руки, не передоверяя ее машинистке: «тт. Чадаеву и Бусалову. Обеспечить всем необходимым. Л. Берия. 12/VIII».

Причем Лаврентий Павлович при всей его тщательности поставил в дате лишнюю черточку, потому что письмо Курчатова легло к нему на стол в день написания – 12 июля, и уже 18 июля помощник Махнева – А. Васин пометил: «По распоряжению т. Бусалова т. Харитону предоставлено лечение в санатории «Барвиха». А. Васин».

Пульс самого Берии в расчет при этом никем не брался. Ему в отпуск проситься было не у кого – разве что у Сталина. Да и Курчатов тоже работал в режиме постоянного перегруза. Через четырнадцать лет, зимой 1960 года он в возрасте 57 лет мгновенно скончается на садовой скамейке во время беседы как раз с Харитоном, по сути – у него на руках. К тому времени со дня гибели Берии пройдет почти семь лет.

Прочтя письмо Курчатова, я подумал – а что же он не обращался с этим к Ванникову?