Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Насчет приданого М-еllе Коншиной я также думаю, что слухи преувеличены, но если поверить и половине их, то всё же хорошо, и скажу, милый друг, что я больше радуюсь за него тому, что он получит хорошее состояние, потому что нравственные достоинства его невесты, о которых Вы говорите, через месяц после свадьбы, tout au plus [самое большее], потеряют для него всякое значение, - так всегда бывает. Разве мужья когда-нибудь ценят нравственные достоинства своих жен? Сколько я наблюдала, так еще дольше других любят глупых и толстых жен. Уж на что больше иметь нравственных, семейных добродетелей, как моя дочь Саша, - это идеал женщины, такой любви, такой беззаветной преданности, заботливости и нежности к мужу, детям и всем близким ей людям днем с огнем не найдешь, - а посмотрели бы Вы на ее мужа, - Вы подумали бы, что это несчастнейший человек в мире. Везде ему нехорошо, вечно он раздражен, ничем ему угодить нельзя. Она няньчится с ним, как с ребенком, нет жертвы, которой бы она не принесла, а он всё ноет, и она только втихомолку от него плачет, плачет, а перед мим всегда с веселым лицом. Все заботы с детьми, с хозяйством, по имению, с капиталами - всё лежит на ней одной, и всё ему нехорошо, и сам не знает, чего хочет. А мне кажется, что у Анатолия Ильича такой же характер. Но и всяких характеров мужчины не только не ценят нравственных достоинств своих жен, но они для них - как бельмо на глазу, совершенно лишнее.

Как мне жаль, мой милый друг, что Вам пришлось лишиться пребывания на Posilippo. Но какие мошенники эти итальянцы: в Неаполе они все каморристы, так что нечего было посылать министра внутренних дел уничтожать каморру [Тайная организация бандитского характера на юге Италии.] в Неаполе и мафию [То же в Сицилии.] в Палермо; надо весь Неаполь и Палермо смести с лица земли. Долго ли Вы пробудете в Неаполе, милый друг мой?

Насчет поездки моих мальчиков после экзаменов к Александре Ильиничне в Каменку, я надеюсь, что это состоится, и Коле ужасно хочется. Я предполагаю в начале апреля, когда уедет моя Саша в Россию, переехать недели на три или четыре в Cannes, на Средиземное море, а на лето думаю поехать к Северному морю, в Trouville или Danville или Dieppe - в те места, одним словом.

Рука моя всё меня мучит; доктор запрещает делать движения, но я не хочу этого исполнять.

Как я счастлива, что мои мальчики заслужили милостивый отзыв Александры Ильиничны. Дай бог, чтобы моя заветная мечта осуществилась, но боюсь ужасно, милый друг мой, что и Анну Львовну похитит кто-нибудь раньше, чем Коля окончит Училище. И Коля и я, мы ужасно жалеем, что Александра Ильинична не живет зиму в Петербурге, где молодежь могла бы лучше познакомиться и прочнее сблизиться, но, конечно, на всё судьба. До свидания, милый мой, бесценный друг. Безгранично любящая Вас

H. ф.-Мекк.

Неаполь,

1882 г. февраля 27 - 28. Неаполь.

27 февраля/11 марта 1882 г.

Дорогая моя! Я получил Вашу депешу на другой день по отсылке к Вам моего последнего письма, в которое вложил письмо Саши. Я решил тогда, что, вероятно, письмо мое дошло до Вас тотчас после того, как Вы мне телеграфировали, и надеюсь, что так оно и было. Но только сегодня мне пришло на ум, что мне следовало бы тогда же депешей отвечать на вопрос Ваш. Простите, что я этого не сделал. Несмотря на то, что мы с г. Postiglione расстались лютыми врагами, письма доходят до меня очень аккуратно, благодаря тому, что в день переезда я отправил на почту комиссионера, коему поручил устроить, чтобы все письма, адресованные на виллу Postiglione, доставлялись сюда. В новом нашем помещении нам далеко не так просторно, как было на Posilippo, но я очень доволен чистотой, порядочностью этой гостиницы и крайнею любезностью ее хозяина.

В Неаполе заниматься с выдержкой, усидчиво и в установленные часы, как это я делал в Риме, невозможно, особенно, когда наступит такая дивная, сказочно-чудная погода, как та, которою мы пользуемся вот уже три дня. Я почти ничего здесь не делаю и даже не стыжусь своего безделья. Неаполь не дает возможности заниматься; своим шумом, своей красотой и яркостью красок он отвлекает ум от работы. Поэтому я никогда не согласился бы прожить здесь долго, так как долгое безделье для меня невыносимо. Но человек, приезжающий сюда на несколько дней, должен оставить всякое помышление о труде, если этот труд требует умственного напряжения. Возможно ли думать о наилучшем способе гармонизации церковных мелодий Обихода (чем я собирался здесь заняться), или о выборе оперного сюжета, или о форме будущего симфонического сочинения, когда по целым часам не оторвешься от окна, глядя на это чудное синее море, слегка подернутое зыбью, на Везувий, красующийся во всем своем величии, словом, на всю эту несравненную красоту. Мы совершили несколько интереснейших прогулок, а именно: были 1) в Геркулануме, 2) в Пуццоле, Байе и на Мизене и 3) в Сamaldоli. Не знаю, совершали ли Вы поездку в этот покинутый, опустелый монастырь, с которого открывается грандиозно-роскошный вид на весь залив с его берегами и островами. Не говоря об этом виде, и самая поездка и потом пешеходная прогулка по тропинке, с обеих сторон которой, среди травы, мы находили массы фиалок и других весенних цветов, была удивительно приятна.

Не знаю хорошенько, вследствие чего и на основании какого права все неаполитанские монастыри секуляризованы [Секуляризация - переход из духовного в светское владение.], но только мне это очень досадно. Монастыри эти много утратили, перестав быть убежищем старичков капуцинов. Когда я был в Сamаldоli в первый раз, в 1874 г., там еще было три монаха, принимавшие туристов; в монастыре был порядок и следы забот и хозяйственного управления. Теперь не осталось ни одного, и нас принимал какой-то весьма несимпатичный казенный сторож. Монастырь и сад заброшены, везде беспорядок, нечистота, и отсутствие отцов капуцинов значительно уменьшает поэтичность впечатления. Монастырь, как место, куда человек удаляется от суеты мира ради созерцательной аскетической жизни, мне симпатичен. Знаю, что есть монахи лицемеры, тунеядцы, развратники, но что из этого следует, кроме того, что всё несовершенно в этом мире? И во всяком случае не понимаю, по какому праву из такого роскошного, много веков процветавшего монастыря, как, например, здесь S.-Mаrtinо, можно прогнать монахов и из их художественно прекрасного и примененного к монашеской жизни здания сделать плохой музей? Когда в S.-Martine я вошел в чудную капеллу, в течение нескольких столетий украшавшуюся монахами, и увидел спящего около алтаря сторожа в шапке, мне было досадно и противно. И в Саmаldоli я сердился на мудрых правителей, бесцеремонно изгоняющих монахов из принадлежавшего им жилища.

Воскресенье, 28-го