Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Еще одна странность в судьбе Серова, Он написал очень немного, т. е. всего три оперы, из них две посредственные, если не слабые, и одну очень хорошую. Эта единственная хорошая опера до сих пор не напечатана вследствие сумасшествия его издателя Стелловского.

Я не знаю, как благодарить Вас, моя дорогая, за сборники стихотворений, присланные Вами. Особенно меня радует Толстой, которого я очень люблю, и, независимо от моего намерения воспользоваться некоторыми из его текстов для романсов, я буду рад перечитать многие из его больших вещей. В числе их я особенно интересуюсь “Дон-Жуаном”, которого читал очень уже давно. Отмеченный, Вами отрывок из “Дон-Жуана” прелестен, и я, наверное, положу его на музыку. Вообще я был невыразимо рад прочесть все отмеченные Вами пьесы. Благодарю Вас.

Я не ответил на один из Ваших вопросов в последнем письме. Вы спрашиваете насчет музыкальных занятий Анатолия. Если не ошибаюсь, он уж больше не берет уроков у Дегтярева, и хорошо делает. У него нет никаких способностей к музыке, и его скрипичная игра до крайности плоха, но зато он не лишен вкуса, и голоса. У него очень симпатичный баритон, и поет он довольно мило. На это у него музыкальности хватает, но скрипка такой инструмент, что нужно иметь положительные способности. Вообще замечательно, что я, прирожденный музыкант, кроме музыки ни на что негодный, родился в семействе, совершенно лишенном чутья к музыке. Оба мои младшие брата очень хорошо понимают музыку вследствие того, что они росли на моих руках и через меня познакомились и с музыкой и с музыкантами. Оба они любят музыку страстно. Модест, совершенно лишенный способности к ней, вместе с тем выработал в себе поразительно тонкое понимание. Он играет на фортепиано и готов играть целый день, до того он любит музыку, но играет все-таки плохо, а Петь вовсе не может. Остальные члены моего семейства не любят музыки. Говоря о немузыкальности моего семейства, не могу не умилиться при воспоминании о том, как мой отец отнесся к моему бегству из министерства юстиции в консерваторию в Петербурге. Я счастливее Серова. Хотя отцу было больно, что я не исполнил тех надежд, которые он возлагал на мою служебную карьеру, хотя он не мог не огорчаться, видя, что я добровольно бедствую ради того, чтобы сделаться музыкантом, но никогда ни единым словом он не дал мне почувствовать, что недоволен мной. Он только с теплым участием осведомлялся о моих намерениях и планах и одобрял меня всячески. Много, много я обязан ему. Каково бы мне было, если бы судьба дала мне в отцы тиранического самодура, какими она наделила многих музыкантов и в том числе Серова?

Из Москвы до сих пор не имею никаких отзывов о симфонии. Ни одного слова сочувствия и похвалы. Юргенсон пишет мне, что Рубинштейн будет играть мой концерт. Знаете ли Вы этот концерт? Если нет, то я очень, очень желал бы, чтоб Вы его слышали. Это одно из моих любимых детищ. Каким образом Рубинштейну вздумалось теперь играть этот концерт, который он прежде признавал неисполнимым? Не знаю, но очень ему благодарен за это. Он его, наверное, отлично исполнит.

До свиданья, милый, добрый друг.

Безгранично любящий Вас

П. Чайковский

Clarens,

10/22 марта 1878 г.

Дорогая моя Надежда Филаретовна! Какие у нас здесь чудные дни наступили! Сразу после двухнедельной непогоды наступила весна во всей своей прелести. Солнце ярко светит и греет. Деревья пускают почки, появилась масса полевых цветов и в довершение всего лунные ночи. Не могу Вам передать, мой друг, до чего я наслаждаюсь всем этим. Мне так хорошо, я так покоен, доволен собой по причине успешной работы, здоровье мое в таком превосходном состоянии, в будущем так мало тревожного и грозного, что я смело могу назвать мое теперешнее состояние счастьем. Могу ли я при этом не вспомнить, кому я всем этим обязан и кто причина тому, что я могу дышать полной грудью, могу назло Шопенгауеру в каждую минуту дня проникаться чувством любви к жизни и к природе? Будучи несколько суеверен и вспоминая, что еще так недавно счастье мне казалось чем-то совершенно невозможным, я иногда пугаюсь, и мысль о непрочности счастья промелькнет с быстротой молнии в голове, но тотчас же вспомню о Вас, и на душе снова радостно и покойно.

Первая часть скрипичного концерта уже готова. Завтра приступлю ко второй. С того дня как благоприятное настроение наступило, оно не оставляет меня. В таком фазисе духовной жизни сочинение утрачивает вполне характер труда: это сплошное наслаждение. Пока пишешь, не замечаешь, как время проходит, и если б никто не являлся прерывать работу, просидел бы целый день не вставая. Но я не отступаю от установленного порядка, и в оба последние дня благодаря чудной погоде наши послеобеденные прогулки были очень отдаленные и полные самых приятных ощущений. Вчера мы ходили в Веве, но не по большой дороге, а по прелестной тропинке. Сегодня я ходил один в горы. Об России я думаю с величайшим удовольствием, т. е., несмотря на то, что мне здесь так хорошо, я все-таки рад буду очутиться в родной сторонке. Но не могу скрыть от Вас, что Каменка по известным Вам причинам несколько пугает меня. То же самое я могу сказать и о Москве. Мне так же сильно хочется видеть родной город, как мало хочется снова потянуть свою консерваторскую лямку. Однако же и то и другое, т. е. Каменка и консерватория, неизбежны. Впрочем, я знаю вперед, что в Каменке мне будет несколько неловко только в первое время, а что касается консерватории, то очень может быть, что я добьюсь от Рубинштейна сокращения числа моих часов. У него какая-то страсть делить учеников на множество классов без всякой надобности, - дескать, коли тебе платят жалованье, так сиди как можно больше, хотя бы это и не было нужно. Но это все еще далеко, а в ближайшем будущем, т. е. в начале, апреля, надо будет прямым путем отправиться в Каменку. Модест в конце апреля уже должен будет отправиться в деревню к Колиным родителям, a я во что бы то ни стало хочу провести с ним первое время в Каменке. Мне легче будет расстаться с ним там, чем здесь. Тяжело мне будет это расставанье.

На прошлой неделе я прочел в письме Вашем предположение, что брат Анатолий имеет вид человека, довольного жизнью. Как раз дня через три после этого я получил от него письмо, в котором он жалуется на хандру и скуку. Хотя он просит меня не придавать этому большого значения, но письмо это несколько обеспокоило меня, и мне до того страстно захотелось повидаться с ним, что я тотчас же написал ему письмо с просьбой приехать на святой неделе в Каменку. Перспектива свидания с этим милым моему сердцу человеком очень пленяет меня. Я имею основание думать, что причина его хандры отчасти та, что он обо мне соскучился. Очень меня любят братья мои, но зато уж и я отплачиваю им и, если это возможно, даже с излишком. Как раз в то время, как я пишу Вам это письмо, в Москве идет концерт Рубинштейна. Были ли Вы на нем? Я воображал Вас сидящею на хорах в уголку. Мне было бы очень приятно узнать, что Вы были на этом вечере и слышали мой концерт. А не правда ли, что на хорах лучше слушать музыку, чем среди элегантной нижней публики, которая меньше всего интересуется музыкой?