Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Да, милый друг мой, большое счастье быть артистом! Если бы я могла завидовать кому-нибудь и чему-нибудь, то завидовала бы Вам, но так как я не умею завидовать, то я вполне наслаждаюсь Вашим талантом. Вашими произведениями: в них Я слышу себя, я нахожу выражения всех моих чувств, впечатлений, восторгов и печалей... Я счастлива и вполне удовлетворена. Артист никогда не может быть эгоистом, потому что как бы он ни мало заботился о других, тем больше он доставляет им наслаждения. Я с нетерпением жду солнца и тепла; холода не выношу нигде и ни в чем. Как мне будет приятно получить от Вас письмо из Браилова! Письмо Анатолия Ильича произвело на меня очень приятное впечатление: в нем столько участия и заботливости о Вас, столько любви к родным вообще, что от него становится тепло и отрадно. Он, должно быть, очень милый юноша, хотя и влюбчивый, но, я думаю, он все-таки должен быть хорошим мужем, потому что у него сердце любящее.

Что роман Модеста Ильича, много ли подвинулся? Я возвращусь опять к делу. Мне кажется, милый друг мой, что Вам бы следовало воспользоваться влиянием Рубинштейна на известную особу, чтобы урезонить ее на развод. Конечно, теперь Вы сделали хорошо, что написали ей.самой непосредственно, но, я думаю, было бы хорошо, чтобы Вы параллельно этому написали и Рубинштейну письмо, прося его употребить свое влияние на эту особу, да вместе бы с тем и объяснили ему, почему Вы не в состоянии с нею жить, что у разных людей разные запросы в жизни и что то, что вполне удовлетворяет одного, совсем недостаточно для другого, что если один ищет в супружестве только известных супружеских отношений, то другой ищет чего-нибудь гораздо большего и, не находя этого, не может довольствоваться тем одним. Я хотела бы, чтобы Вы это объяснили для того, что мне не нравится, чтобы каждый объяснял по-своему причины Вашего разрыва и известная особа приобретала бы ореол незаслуженного мученичества, тогда как если из двух людей кто-нибудь мученик, так это Вы. Но теперь я Вам скажу, мой милый друг: будьте покойны, не расстраивайте себя, - все уладится и устроится, если здоровье не будет расстроено; его-то главным образом надо беречь.

Теперь я Вам буду рассказывать всякий вздор. У нас ожидают шаха в это воскресенье; готовят для него два дня сряду балеты, какие - еще неизвестно. На днях в консерватории был конкурс на сочинение Nocturn'a, и, как кажется, премию получит, кого я никак не ожидала, да, кажется, и профессора не ожидали, мой маленький виолончелист Данильченко. Каков! Вот не из тучи гром! Концерты все еще понемногу продолжаются, но ничего не стоящие. Абонементы представлений Росси окончились, да теперь и не до них, когда так тепло, тянете, даль, к природе, в лес, к соловьям над рекою. О, боже мой, только музыка может быть лучше природы!

До свидания, мой дорогой, всегда мне милый друг. Жму Вам руку. Не забывайте всем сердцем любящую Вас

Н. ф.-Мекк.

[Каменка]

9 мая 1878 г.

Сейчас получил Ваше письмо, дорогая моя. Каждую минуту мы ожидаем теперь телеграммы, вследствие которой Модесту нужно будет предпринять поездку в Полтавскую губернию. Вместе с ним тронусь и я по направлению к Жмеринке и сестра с большею частью семейства - в Киев. Полагаю, что следующее мое письмо будет отослано к Вам уже из Браилова. Я предчувствую много наслаждения от пребывания в Вашем. любимом уголке. Я буду несколько грустить от разлуки с Модестом, но я имею в виду скорое свидание с ним, так как в июле он опять приедет в Каменку. Поэтому сильного огорчения не предвижу. Притом же мне давно уж не приходилось провести несколько дней в безусловном одиночестве, а это для меня от времени до времени необходимо. Одиночество только тогда тяжело, когда оно невольно и должно длиться неопределенное время. Непродолжительная же изолированность от всякого общества, если к тому же на душе нет никакой особенной тягости, благотворна.

Дело о разводе меня, разумеется, несколько смущает и беспокоит, но не настолько, чтобы от этого страдало мое здоровье. Конечно, придется пережить еще несколько неприятных минут, но, в конце концов, как Вы замечаете, дело должно кончиться хорошо. Да если б даже я не достиг желанной цели, то в отчаяние приходить нечего. Что бы ни случилось, а совесть моя останется чиста. Я сделал теперь все, чтобы искупить свою вину перед известной особой. Я имею теперь слишком явные доказательства того, до какой степени она совершенно лишена совокупности тех человеческих качеств, которая называется душою. Страдать нравственно она не может и никогда не будет. В ней может страдать только самая жалкая амбиция существа женского пола, одержимого мономанией, которая состоит в том, что все существа мужского пола, а в том числе и я, представляются ей влюбленными в нее. Допустить, что я в самом деле добиваюсь разрыва вследствие морального отвращения к ней, она никак не может. Убедившись же, наконец, в этом, она, пожалуй, и будет страдать, но страдания эти неспособны вызвать во мне чувства жалости, особенно ввиду того, что в материальном отношении она, во всяком случае, очень много выиграла вследствие своего неудавшегося замужества. Теперь я ожидаю ее ответа на мое письмо. Писать к Рубинштейну и уполномочивать его на ведение переговоров, мне покамест не хочется, и это по очень многим причинам. Во-первых, брат ошибается, воображая, что он авторитет для нее. Во-вторых, никакие авторитеты не могут помочь там, где даже сестра моя, которая до сих пор была кумиром ее, потерпела поражение. В-третьих, есть причины, по которым я вообще неохотно вмешиваю Рубинштейна в. свои частные дела. В-четвертых, она желает, чтобы я действовал непосредственно, В-пятых, во всяком случае хочу сначала дождаться ее ответа. Что касается опасения, чтобы Рубинштейн и другие не узнали настоящих причин моего разрыва с известной особой, то об этом беспокоиться нечего, друг мой. Во-первых; всем им причины эти хорошо известны. Во-вторых, с тех пор как я выздоровел и сделался человеком с нормальными умственными способностями, я опять стал на высоту, до которой “les qu'en dira-t-on?” [людские пересуды] не доходят. Три вещи сделались теперь единственными, которыми я дорожу: 1) способностью трудиться, работать и совершенствоваться как артист, 2) любовью ближайших родных и 3) Вашей дружбой. Еще я очень дорожу свободой и.всеми силами души желаю успеха в деле развода. Но могу обойтись и без него. Без упомянутых же трех условий я не могу жить.

До свиданья, лучший друг мой.

П. Чайковский.

Р. S. Я очень рад, что письмо брата Анатолия произвело на Вас отрадное впечатление. Вы совершенно справедливо замечаете, что, несмотря на влюбчивость, он будет хорошим мужем. Он слишком честен, благороден и добр, чтоб отравить жизнь своей жены, если она будет достойна счастья. Опасность супружества для него заключается не в его свойствах; я боюсь того, что влюбчивость подвинет его на неудачный или на неподходящий для него выбор. Нужно столько условий для того, чтобы жена его осуществила тот идеал супруги, которого он достоин.