Дайан Китон - Кое-что ещё…

И, несмотря на все неудачи и провалы, я продолжала идти вперед – потому что жаждала признания и хотела вновь и вновь приходить к маме на кухню.

Помнится, в те дни я частенько бывала совершенно озадачена. Все вокруг шло как-то не так: Робин совершенно не хотела играть в моей жизни роль, которую я для нее придумала; хозяева дома были алкоголиками – плохими людьми, куда хуже Уилли Бландин с ее сигаретами и помадой. Но самый сильный ужас вызвал у меня папа, который как-то сказал, что совсем скоро я стану женщиной. Я? Женщиной?! Он с ума сошел? Я убежала в спальню, захлопнула дверь и рухнула на кровать. Чуть позже ко мне зашла мама.

– Тебе понравится быть взрослой девочкой, дорогая, – сказала она.

Мне не хотелось обижать ее, но одна мысль об этом внушала мне ужас. Я не хотела, чтобы у меня начались месячные (что бы это ни значило), чтобы у меня росла грудь или волосы в интимных местах. Я не хотела быть женщиной. Я хотела быть собой – кем бы я ни была.

Пасхальное воскресенье было почти таким же волнующим праздником, как и Рождество. Но красоте этого столь важного для всего христианского мира дня уделяли мало внимания. Вместо этого нам, детям, в бесконечно длинных проповедях рассказывали о жестоком распятии Иисуса Христа – нашего Спасителя, который умер на кресте, пролил свою кровь, чтобы спасти нас… спасти МЕНЯ. Я никогда не понимала смысла этой затеи. В гимнах, которые мы пели, то и дело встречались фразы вроде “омыты кровью агнца”, “я спасен кровью Христовой” или “он пролил свою кровь за меня”. Кровь была важным символом, смысла которого я не понимала.

Пасха для меня значила одно – новое платье. Мама начинала шить платья загодя. Моим любимым было розовое длиной до колена, с рюшами на подоле и вороте. К Пасхе все мы покупали новые шляпки и туфли, чтобы вместе со всеми девушками и женщинами городка “выгулять” наряды на лужайках близ старой методистской церкви. Отличное было время.

Еще в детстве я начала подозревать, что что-то идет не так. Я была старшей из четырех детей и не могла понять, с какой стати вся красота в семье досталась младшим сестрам, Робин и Дорри. Я считала, что эту вопиющую несправедливость нужно как-то устранять. Меня бесил мой нос, и я стала прикреплять на него на ночь заколку-невидимку в надежде, что это позволит мне избавиться от горбинки. Я часами отрабатывала перед зеркалом особую улыбку, которая – я была убеждена в этом – скроет все мои недостатки. Я даже сидела и по полдня таращила глаза, надеясь, что они от этого станут больше.

Спустя пару лет мы с моей лучшей подружкой Лесли Морган курсировали по коридорам школы Санта-Аны, словно два темных пятна в мире, где существовали только красные, белые и голубые краски. Мы красились белой помадой и подводили черным глаза, надеясь подчеркнуть свою красоту отрицанием всего нормального. В начале каждого месяца мы тайком бегали в аптеку на Хонер-Плаза – проверяли, не вышел ли новый номер Vogue . Нам обеим нравилась Пенелопа Три, из-под челки которой почти не видно было ее лица. Я тоже решила носить длинную челку, чтобы прикрыть лоб. Правда, главной проблемы – моей зацикленности на привлекательности – это не решило. Мама никак не комментировала мою внешность – иногда мне казалось, что она просто решила, что с моим лицом ничего уже не поделаешь. Зато у нее было полно идей относительно моего стиля. Честно говоря, все бы только выиграли, если бы она хоть как-то ограничивала меня в выборе одежды.

Но тогда я считала, что мы – отличная команда. В пятнадцать лет я создавала наброски нарядов, а мама воплощала в жизнь мои идеи. Вернее, не столько создавала, сколько баловалась с разными выкройками, меняя местами то одну деталь, то другую. Основная идея оставалась неизменной – мама твердо считала, что нет ничего лучше платьев с запахом, про которые говорили, что, “если начнешь шить его после завтрака, к обеду выйдешь уже в новом платье”. Конечно, важную роль играла и ткань, выбор которой в универмагах вроде “Вулворт” или “Пенни” казался нам слишком бедным и банальным. Мы с мамой предпочитали комиссионный “Гудвилл”, в котором нам попадались настоящие сокровища – ткани в горошек, полоску и клетку. Мы покупали старые твидовые пиджаки, из разных кусочков которых шились отличные мини-юбки. Конечно, основная работа ложилась на мамины плечи – меня к швейной машинке совершенно не тянуло. Меня интересовал лишь конечный результат – и как я в нем буду выглядеть.

Я и не подозревала, что мама порой переживала из-за моего “образа”. В одном из своих дневников за 1962 год она писала:

Волосы у Дайан так налачены, что торчат сантиметров на 10 вверх. Юбки – на 8 сантиметров выше колен. Мы дома все над ней подшучиваем по этому поводу, но вообще-то она выглядит очень привлекательной. Конечно, для нас, ее родных, Дайан самая красивая поздно вечером, когда смывает макияж и надевает старые удобные домашние штаны. Она уже такая взрослая девушка! И очень независимая – у нее есть свои взгляды на жизнь, которые она ни за что не согласится предать. Верный способ испортить с Дайан отношения – это сказать, что она должна делать или как думать. Она все решает для себя, сама.

И благодаря маме я и впрямь была очень самостоятельной. Моим самым любимым нарядом тех времен было платье, которое мы с мамой сшили на школьный выпускной в 1963 году. Сперва мама купила мне мини-платье в “Ньюберри” (я тогда работала в этом универмаге в отделе нижнего белья), но я отвергла его из-за излишней простоты. После этого мы отправились в нашу любимую комиссионку, где нашли отличное платье с широкой юбкой в черно-белый горошек, которое немедленно и раскроили. Затем мы разорились на дорогущие белые туфли на высоком каблуке с черным носом и маленькими помпончиками. Еще одним штрихом стали черные чулки со швом – очень модные. Помнится, тогда я верила, что если мне удастся “спрятать” лицо и подчеркнуть самую привлекательную мою черту – то есть улыбку, – то я буду выглядеть куда привлекательней. Но потом произошло событие, перевернувшее всю мою жизнь. Я прохаживалась по другому моему любимому магазину – комиссионке Армии Спасения, – когда вдруг увидела решение всех своих проблем: шляпу. Старый мужской котелок. Я немедленно нацепила ее – и вуаля!

И впервые в жизни мама категорически не одобрила мой выбор.

– Шляпа хорошая, но для выпускного не подходит.

Тем не менее на выпускном мне удалось добиться нужного мне эффекта и привлечь к себе внимание. Я сияла от радости, и мне было плевать, что выгляжу я как чучело. Главное, что я не была похожа на всем знакомую, старую-добрую скучную Дайан. Ну а насчет шляпы мама оказалась права – ее я решила припасти напоследок.