Серафима Чеботарь - Восхитительные женщины. Неподвластные времени

Московские обыватели, с удовольствием обсуждавшие страстную привязанность миллионера к актрисе, были бы весьма удивлены и даже шокированы, если бы узнали, что деньги, которые Савва давал Машеньке, та тратила вовсе не на бриллианты и наряды от лучших портних (все это ей оплачивал муж), а на нужды социал-демократической партии. С эсдеками она познакомилась через репетитора сына, студента политеха Дмитрия Лукьянова, с которым у Андреевой был короткий роман. Через пару лет Лукьянов скончался от чахотки, но Андреева уже тесно была связана с большевиками. Что привлекло эту избалованную, тщеславную, взбалмошную женщину в стан революционеров? Скорее всего, ее авантюристской натуре нравился риск, с которым были связаны партийные дела, то исключительное положение, которое она занимала между двух враждующих лагерей, царя в обоих, то преклонение и благоговение, которое она вызывала у рядовых эсдеков своей красотой и образованностью, смелостью и умом… Мария Федоровна участвовала в доставке нелегальной литературы, прятала и «легализовывала» партийцев-подпольщиков, добывала для партии деньги. Некоторые исследователи считают, что ее роман с Саввой Морозовым был изначально запланирован Лениным и Красиным – с целью привлечь к революционной деятельности если не самого Савву, то хотя бы его деньги. Если это так, Андреева выполнила задание партии на двести процентов: Морозов за несколько лет передал большевикам около полумиллиона рублей, финансировал газеты «Искра», «Новая жизнь» и «Борьба», сам тайно провозил типографские шрифты и нелегальную литературу, прятал у себя на фабрике и в имении видных большевиков – Николая Баумана, Леонида Красина, который, по некоторым данным, также был любовником Марии Федоровны… Недаром сам Ленин дал Андреевой партийную кличку «Феномен»: Андреева, как никто, умела добиваться самых невероятных целей.

Но если «по партийной линии» Андреева продвигалась все дальше и дальше, в театре ее дела постепенно шли вниз: ее теснила Ольга Леонардовна Книппер, ученица Немировича, которая хоть и не обладала красотой и обаянием Андреевой, зато была гораздо талантливее как актриса и к тому же не тратила время на революционные игрища. К тому же в 1901 году Книппер стала женой Антона Павловича Чехова и уже бесспорно стала получать главные роли в его пьесах, на которых в основном и держался репертуар МХТ.

Этого тщеславная натура Андреевой уже выдержать не смогла. По слухам, она сама имела виды на Чехова, но он предпочел ей Книппер, чем оскорбил Марию Федоровну до глубины души. К тому же ей стали известны слова Станиславского: «Андреева – актриса полезная, Книппер – до зарезу необходимая». Мария Федоровна, которая была непоколебимо уверена, что рождена на свет, чтобы быть первой во всем и всегда, была смертельно оскорблена той легкостью, с которой директора МХТ отодвигали ее на второй план. Уязвленная Андреева пыталась урегулировать ситуацию, как умела: она стала натравливать Морозова на Немировича-Данченко, давила на Станиславского, добилась того, что Немирович и Станиславский рассорились, а Савва Тимофеевич почти не разговаривал с обоими директорами, но место первой актрисы уже окончательно принадлежало Книппер.

Семейная жизнь тоже шла под откос: Желябужский давно уже жил с другой женщиной, и видимость счастливого семейного очага супруги поддерживали с немалым трудом. И тут в жизни Андреевой начинается самый яркий роман, где, как по заказу, соединились две самые дорогие для нее стихии – революция и театр.

…В 1900 году, в Севастополе, после спектакля «Гедда Габлер» в гримерку к Марии Федоровне зашел Чехов и привел с собой Максима Горького, начинающего входить в моду драматурга-«пролетария». Сама она вспоминала впоследствии: «Сердце забилось, батюшки! И Чехов, и Горький! Встала навстречу, вошел Чехов, которого знала давно, как всегда элегантный, а за ним высокая фигура, тонкая, в летней рубашке, русской, вышитой, волосы длинные, прямые, усы большие и рыжие…Трясет мне руку, а я смотрю на него с глубоким волнением, ужасно обрадованная, что ему понравилось, и странно мне, что он чертыхается, странен его костюм, высокие сапоги, разлетайка, длинные прямые волосы, рыжеватые усы, нет, не таким я себе его представляла… И вдруг из-за длинных ресниц глянули голубые глаза, губы сложились в добрую детскую улыбку, показалось мне его лицо красивее красивого, и радостно екнуло сердце. Нет! Он именно такой, как надо, чтобы он был».

Андреева в «Гедде Габлер» Г. Ибсена, МХТ, 1899 г.

Довольно быстро Андреева и Горький подружились: «Наша дружба с ним все больше крепла, нас связывала общность во взглядах, убеждениях, интересах. Мало-помалу я входила во все его начинания, знала многих, стоявших к нему более или менее близко. Он присылал ко мне людей из Нижнего с просьбами устроить их, сделать то или другое… Я страшно гордилась его дружбой, восхищалась им бесконечно…», – вспоминала она. С подачи Марии Федоровны, и при поддержке Морозова, разумеется, пьесы Горького заняли видное место в репертуаре МХТ, и Андреева с успехом в них играла: ее исполнение роли Наташи в «На дне» производило неизгладимое впечатление.

Писательница и переводчик Татьяна Львовна Щепкина-Куперник писала, что все герои спектакля «целиком вырваны из жизни и перенесены с Хитровки на сцену. А посреди них, как цветок на пожарище, Наташа – Андреева, кутающаяся в свой длинный платок». На новогодней вечеринке МХТ в декабре 1903 года было объявлено о том, что отныне Мария Федоровна и Горький – муж и жена: и про Желябужского, и про жену Горького Екатерину Пешкову (с которой Горький обвенчался в 1896 году, родил двоих детей и так никогда и не развелся) словно забыли. Александр Тихонов так описывал этот эпизод: «Обнаженная до плеча женская рука в белой бальной перчатке тронула меня за рукав.

– Тихоныч, милый, спрячьте это пока у себя… Мне некуда положить.

Андреева, очень красивая, в открытом белом платье, протянула Тихонову подаренную ей Горьким рукопись поэмы «Человек». В конце была сделана дарственная приписка – о том, что у автора поэмы крепкое сердце, из которого Мария Федоровна может сделать каблучки для своих туфель.

Стоявший рядом Морозов взял рукопись, прочел последнюю страницу и поднял глаза на счастливое лицо актрисы:

– Так… так… новогодний подарок! Влюбились? Он выхватил из кармана фрачных брюк тонкий золотой портсигар и стал закуривать папиросу, но не с того конца».

Это действительно была любовь. Хотя знакомые удивлялись, как двое столь разных людей могли быть вместе: Андреева, тонкая образованная дворянка, несмотря на всю страстность и противоречивость своей натуры, всегда выглядела хладнокровной и сдержанной светской дамой, одетой по последней парижской моде, а Горький, тщательно создававший себе образ «босяка-самоучки», был подчеркнуто грубоват, слезлив, а его манере одеваться дивились не меньше, чем его таланту писателя. Юрий Анненков вспоминал: «Горький, пролетарий, не одевался ни по-рабочему, ни по-мужицки, а носил декоративный костюм собственного изобретения…Всегда одетый в черное, он носил косоворотку тонкого сукна, подпоясанную узким кожаным ремешком, суконные шаровары, высокие сапоги и романтическую широкополую шляпу, прикрывавшую волосы, спадавшие на уши».