Юрий Жуков - Люди сороковых годов

Итак, если считать с момента нашего первого прорыва на запад в этой операции, то на германской: земле мы уже больше месяца. На нас с непривычки эта страна производит удручающее впечатление. Вся она - из серого камня, какой-то арестантский цвет, с зеленоватым, оттенком. Дома с остроконечными крышами стоят тесно, все похожи один на другой.

Мы проехали много деревень, и все они как одна. И квартиры похожи. И мебель какая-то стандартная. Помещичьи и кулацкие дома богатые, много всякого добра, все электрифицировано. В скотных дворах по пятнадцать-двадцать коров, много лошадей, а свиней и птиц - без счета. Эти господа хотели войны, и она на них не отражалась, пока фронт не придвинулся к ним вплотную.

В каждом богатом доме были рабы - наши люди с Украины, Смоленщины, из Калинина, Львова, много было поляков. Мы всех их освободили и отправили домой. Писать о том, как с ними обращались хозяева, не буду - вы сами знаете, об этом много уже сообщалось в печати. Рабы помногу работали, их били, кормили плохо...

А как только вошли наши войска, эти господа стали "нейтральными" - на своих богатых домах вывесили белые флаги - простыни, полотенца, просто какие-то тряпки. Надели и на рукава белые повязки. Но в глаза прямо не смотрят, а все глядят в землю и жалко улыбаются, гадая: пронесет или не пронесет?..

Во многих домах мы видели наши советские вещи с нашими фабричными клеймами: стулья, зеркала, ковры. Это награбленное у нас добро. Посмотришь на такой стул или зеркало, и злость закипает, и слезы на глаза накатываются - вспоминается все, что мы пережили в дни наших больших отступлений.

Есть, конечно, и другие немцы - из рабочих, из крестьян, что победнее, из интеллигенции, - те сами жестоко страдали от фашизма, и они принимают нас хорошо. Политотделы ведут большую работу среди войск, объясняют, как надо вести себя с населением, отличая неисправимых врагов от честных людей, с которыми нам, наверное, еще придется много работать. Кто знает, может быть, еще придется им помогать восстанавливать все то, что разрушено войной.

Сказать по правде, многие наши бойцы с трудом принимают эту линию тактичного обращения с населением, особенно те, чьи семьи пострадали от гитлеровцев во время оккупации. Но дисциплина у нас, как вы знаете, строгая, и Михаил Ефимович, и Николай Кириллович зорко следят за тем, чтобы был полный порядок. Они даже приказали кормить из полевых кухонь бездомных, голодных людей.

Наверное, пройдут годы, и многое изменится. Будем, может быть, даже ездить в гости к немцам, чтобы посмотреть на нынешние поля боев. Но многое до этого должно перегореть и перекипеть в душе: слишком близко еще все то, что мы пережили от гитлеровцев, все эти ужасы.

Может быть, поэтому постоянно ловишь себя на мысли, что все здесь как-то не так, не по-нашему, и ничто не радует глаз: нет нашего русского простора; даже лес, и тот не как у нас - сосны, как спички, понатыканы рядами, весь подлесок вырублен. Земля очень плохая - один песок, хотя, говорят, немцы хорошие хозяева, умудряются и на этой земле выращивать неплохие урожаи.

Вот какие у нас тут мысли и чувства, пока мы готовимся к очередной операции, а какая это будет операция, вы хорошо сами, поймете, если взглянете на карту. В ожидании событий все много работают, а командарм особенно.

Он хотел вам написать, но так устал, что вот пришел недавно, сел на стул и сразу заснул. Мы его уложили, пусть спит, пока не позвонят. Дома он совсем не бывает, все время с М. А. Шалиным и М. Т. Никитиным. Колдуют в штабе над картами. Это там мозг нашей армии.

Привет от всех нас. Пишите.

Е.С."

Еще письмо, от 7 апреля, пишет опять Кондратенко: "Вот видите, до этого дня я не мог вам написать - был как проклятый, занят день и ночь. Мечтал после боев выспаться, да не вышло. Выспимся уж после полной победы, а она не за горами. Скоро опять в бой. Готовимся крепко. Теперь вы уже знаете из Указа Президиума Верховного Совета, кто и как у нас воевал. Эти операции, которые мы провели в Польше и частично на германской земле, были небывалыми по своему размаху и силе.

Сейчас здесь весна. Но в силу понятных здешних условий нам не до прогулок: фашисты стреляют из-за угла и охотятся за нашими также в лесу. Так что, прощайте, прогулки, до более подходящего случая!

Очень боюсь за Михаила Ефимовича. Смотрю за ним в оба. К тому же его болезнь заявляет а себе. Лечат его наши врачи как могут. Без конца какие-то анализы, прописывают диету, режим... А до режима ли сейчас? Думаем, что командарм как-нибудь дотянет до конца войны - осталось уж совсем немного, а там мы полечим его уже основательно.

Сегодня Михаил Ефимович получил вторую Золотую Звезду. Эта Звезда - за Висло-Одерскую операцию, а первая, как вы помните, была за Лъвовско-Сандомирскую. Если бы вы только знали, как все мы гордимся им и как я лично счастлив, что мне судьба назначила быть при таком замечательном человеке всю войну. Он сейчас веселый, готов, как он говорит, горы свернуть. Очень заботливо готовится к бою!

Ну вот, пока и все наши дела. Пишите нам о московских новостях.

Ваш друг Кондратенко"

Назавтра пришла весточка и от самого командарма. Она датирована 14 апреля 1945 года - до начала штурма Зееловских высот остаются считанные часы, и Катуков, видимо, занят по горла подготовкой войск к бою. Записка, как всегда, лаконична, стремительна по стилю. А сюжет несколько неожиданный - насчет исторической науки: "Привет! Спасибо за письмо. Насчет того, что некоторые описывают Курскую битву на иной мотив и вопреки истине, раздувая заслуги тех, кто лишь кусочком приобщился, мы не беспокоимся. Учтите, что история будет составлена по документам, которые хранятся в анналах Генерального штаба, и будет это сделано, я уверен, беспристрастно и справедливо.

Вы были на Воронежском фронте в дни этой битвы и знаете, что нам шесть или восемь суток пришлось фактически бороться один на один, и главные гитлеровские силы были похоронены. Когда же противник понял, что здесь не пройдет, он, уже обессиленный, начал искать других направлений и тогда был добит общими усилиями всех войск нашего фронта.

В наших двух польских походах - на запад и на север - воевать было, конечно, веселее, чем под Обоянъю, к тому же и опыта было больше, чем тогда, да и техникой нас Советская власть не обидела. Закончили мы сей этап в Гдыне, и очень быстро, повернув на восток от Кольберга. Навалили на дорогах такие груды утиль-сырья из гитлеровских танков, пушек, автомобилей и всего прочего, что весело вспоминать, - повсюду на шоссе на десятки километров такой компот.

Много пленных. Среди них наши старые знакомые по Курской дуге эсэсовцы, только теперь у них вид совсем другой - похожи на старых собак, облезлых и мурзатых, одно ухо выше другого.