Юрий Жуков - Люди сороковых годов

Из одного пулемета вел огонь я, из другого - наш неуязвимый герой и силач Петр Борисов. Немцы несли большие потери, и их наступление замедлялось, притуплялось. Бой длился дотемна. Но вот прямо на наш дзот двинулся немецкий танк и стал в упор расстреливать нас из пушки.

Снаряды ложились рядом. Вот уже у нас снесло два наката бревен. Еще выстрел, и нас засыпало землей - дзот развалился. И все же мы без приказа не отходили. Только тогда, когда нам дали указание сменить позицию, мы отошли в овраг, а затем переползли под огнем шоссе и залегли в кювете.

Шоссе в буквальном смысле слова пылало огнем. Казалось, будто снаряды проходят по твоей спине. Но нам везло: только один из наших пулеметчиков был ранен. По кювету мы проползли пятьсот - семьсот метров и заняли запасной рубеж обороны. Глубокой ночью бой стих, и перед рассветом наша бригада организованно сменила позиции. Битва продолжалась".

События развивались грозно и стремительно. Нужно было обладать крепкими нервами для того, чтобы сохранить душевное равновесие в те дни. По данным, приведенным в книге "Разгром немцев под Москвой", составленной Маршалом Советского Союза В. Д. Соколовским и группой работников Генерального штаба, на Москву наступали в те дни 75 немецких дивизий, в том числе 14 танковых и 9 мотострелковых. Наши войска сопротивлялись с невиданным мужеством, но все же вынуждены были шаг за шагом отступать, теряя пространство, но выигрывая время, необходимое для сосредоточения новых ударных армий, призванных остановить и обратить вспять врага.

Как сообщил в своем "Кратком обзоре боевых действий танковых частей 16-й армии за период с 16 ноября 1941 г. по 1 января 1942 г.", направленном начальнику управления боевой подготовки Главного автобронетанкового управления, начальник АБТВ этой армии подполковник Орел, только на ее участке гитлеровцы сосредоточили 4 танковые дивизии, дивизию СС "Империя" и 3 пехотные дивизии; у них было примерно 600 танков. 16-я армия располагала тогда всего лишь 140 танками.

Непосредственный участник этих драматических событий, уже хорошо знакомый читателю Я. Я. Комлов, так описывал в письме ко мне 15 октября 1971 года сражение на том участке, где находились танкисты Катукова: "16 ноября 1941 года, в первый день своего нового наступления на Москву от Волоколамска, гитлеровцы наносили главный удар слева и справа от шоссе двумя охватывающими направлениями - по флангам панфиловской дивизии. Их целью было - окружить эту дивизию, а с нею и нашу бригаду и часть сил кавалерийского корпуса Доватора. На самом же шоссе они, по сути дела, лишь сковывали нас.

Три дня - 16, 17 и 18 ноября советские воины геройски сдерживали натиск фашистов в этом районе. Именно в эти дни совершили свои легендарные подвиги 28 героев-панфиловцев у Дубосеково, 10 саперов у Строково и танкисты Бурды у Матренино. Лишь к вечеру восемнадцатого ноября немцам удалось прорвать оборону панфиловцев на ее правом фланге в районе Лысцово, Шишкино, Гусенево, и на левом - у Дубосеково и Ширяево.

Гитлеровцы двинулись в обход Чисмены и вышли на Волоколамское шоссе в тылу у нас - в районе деревни Гряды. Но окружить наши части гитлеровцам не удалось - 19 ноября штаб Катукова был уже в Колпаках, а затем в Надеждино. Наша бригада вместе с панфиловской дивизией и кавалерийским корпусом Доватора продолжала вести тяжелые бои, проявляя поистине невиданную смелость и упорство.

Да, катуковцы снова и снова совершали удивительные подвиги, и опять отличался Лавриненко. В горький ноябрьский день, когда разрывом вражеской мины был убит генерал Панфилов, Лавриненко оказался свидетелем этого трагического события: ему было поручено прикрывать его командный пункт.

Обстановка была неимоверно трудной: прорвавшиеся фашистские танки уже подходили к деревне, где находился этот командный пункт. Лавриненко насчитал восемь вражеских машин. "Заводи мотор!" - скомандовал он своему механику, Бедному, и танк помчался навстречу гитлеровцам.

Лавриненко сам сел за пушку и семью снарядами зажег семь немецких танков - такой это был мастер огня. Но в это время в деревню ворвались еще несколько вражеских машин. Один снаряд пробил броню "тридцатьчетверки". Раздался взрыв. Лавриненко и Федоров вытащили умирающего радиста Шарова, а Бедный погиб за рычагами горящего танка. Атака фашистов была отбита. Но обстановка оставалась крайне напряженной...

Вот так мы и воевали в эти трудные ноябрьские дни 1941 года. В этих боях отличились многие, в том числе Лехман, Якимчук, Бурда, Биндас, Попов, Самохин, Бороднин, Михайлов, Афонин, Яковенко и другие - всех не перечислишь!"

Мы, сотрудники отдела фронта "Комсомольской правды", в эти дни с особым напряжением следили за тем, что происходило на Волоколамском шоссе, - всем было ясно, что от исхода событий на этом участке зависит многое, очень многое. А военные корреспонденты, выезжавшие на передний край с раннего утра, возвращались в редакцию все быстрее - расстояние до линии фронта, хотя и медленно, сокращалось.

В холодный день 26 ноября в редакцию ввалился наш шумливый фронтовой фоторепортер Фишман, обвешанный с ног до головы трофейным оружием и фотоаппаратами. Сбивая снег с воротника полушубка, он таинственно объявил:

- Из Истры... Гитлеровцы форсировали реку, заняли монастырь... - И добавил, вытаскивая из-за пазухи новенький парабеллум: - Тысяча и одна ночь! Это от Лавриненко...

Ошеломленные известием о том, что фашисты уже в Истре, мы начали требовать подробностей, но Фишман только вздохнул и отправился проявлять пленку. На снимке, который он показал нам через час, было снято горящее селение. Посреди площади в дыму и гари стоял танк Т-34, а возле него наш старый друг старший лейтенант Дмитрий Лавриненко.

К этому времени половина Истры уже была занята немцами, а вторую половину удерживали наши войска. Лавриненко со своим танком прикрывал одно из важных направлений, находясь в районе деревни Соколово. Буквально в две минуты он рассказал фоторепортеру, что произошло, постоял тридцать секунд перед объективом, дал Фишману прикурить, а потом сердито сунул ему трофейный пистолет и сказал:

- Возьми на память, пригодится. Еще тепленький... И тут же крикнул:

- Что же ты стоишь, дурак? Не видишь - мне воевать надо! Лавриненко влез в танк, захлопнул люк, и машина, громко трубя, умчалась в бой.

- Ну я и ушел, - немного обиженно закончил свой рассказ наш фоторепортер. - И хорошо сделал, что ушел: там мины падать начали.

Фишман бежал полкилометра к оставленной им машине. Кругом все пылало и взрывалось. Сзади вставали высокие стены дыма: это горело нефтехранилище.

Через день линия фронта еще ближе придвинулась к Москве, и мы встретились со старыми знакомыми неподалеку от городской заставы - в то время грохот канонады явственно доносился до холодных прокуренных кабинетов редакции нашей газеты на улице "Правды". Танкисты по-прежнему не падали духом, хотя смертельная усталость лежала на их лицах: они не выходили из боя уже много дней. И что за бои это были!..