Эдуард Глиссан - Мемуары мессира Д'артаньяна. Том III

Король возвратился в Париж вместе со всем Двором после взятия Сен-Гийэна. Месье Кардинал еще не пришел ни к какому соглашению с Тревилем, поскольку, хотя тот и позволил приблизиться к себе после стольких нагроможденных им трудностей, он оценивал свои претензии столь высоко при условии его выхода в отставку, что Его Преосвященство, считал еще совсем некстати ловить его на слове. Он все-таки отдал пока что своему племяннику Полк Кавалерии, носивший его имя. Другой бы на месте этого племянника почел за честь отправиться туда служить, но тот рассматривал все это настолько ниже себя, что можно смело сказать, даже Корона была бы слишком мизерным вознаграждением для человека, вроде него. Все это приводило в бешенство его Дядю, кто от всего сердца желал бы сделать из него однажды великого человека. Он со мной беседовал о нем подчас со слезами на глазах, говоря мне, сколь он был несчастлив после стольких пролитых им [2] потов ради обеспечения какого-то положения его семейству, не видеть никого из них, кто был бы в состоянии поддержать тот блеск, в каком он намеревался оставить все это семейство. Он сожалел в то же время о том, кто был убит в битве при Сент-Антуане, и он приговаривал, что это был совсем другой человек, чем его Младший. Его Преосвященство имел, однако, еще одного племянника, доводившегося братом двум другим, но он находился пока в столь нежном возрасте, что хотя и подавал какие-то надежды уподобиться однажды старшему, Кардинал находил это делом такого отдаленного будущего, что он не должен был бы строить по его поводу каких-либо основательных планов. Кроме того, ему было небезызвестно, что наиболее многообещающие дети частенько оказываются теми, кто наименее оправдывает возлагавшиеся на них надежды. Наконец, он и не полагался на него больше, чем позволял разум, в чем не был особенно неправ, поскольку вскоре после того этот молодой человек был убит. Он был пансионером Коллежа де Клермон, и какая-то молодежь его возраста, уложив его на одеяло, решила его покачать; они качали его столь усердно, что подбросили до самого потолка. Он ударился там головой о балку, а когда, весь залитый кровью, он вновь упал на одеяло, тут уже его могла спасти только трепанация. Он не смог перенести эту операцию. Он умер от нее одним или двумя днями позже, оставив своего Дядю в тем более великом отчаянии, что у того не осталось больше наследника, кроме того человека, кто казался ему недостойным огромных богатств, какие он накапливал с каждым днем. Поскольку Его Преосвященство продолжал жить точно так же, как и начинал, в том роде, что он принимал из любых рук, оставляя разве только то, чего не мог взять. Все было ему хорошо, вплоть до мельчайшей вещицы, и это казалось настолько постыдным даже его лучшим друзьям, что они не осмеливались предпринимать что-либо в его извинение, какую бы добрую волю они к нему ни испытывали. Он отдал, однако, одну из своих племянниц замуж за старшего сына [3] Герцога де Модена (лучше — Герцога Модены, или Герцога Моденского — А.З.), зная, что у него еще оставалось вполне достаточно, дабы сделать одну из них Королевой Англии, как он всегда намеревался сделать.

Его единственной заботой было узнать, за кого ее выдать замуж, за Его Величество Британское, или же за сына Кромвеля, чтобы реально утвердить за ней это достоинство. Поскольку он не собирался питаться химерами, он не находил достаточно надежной судьбой для нее сочетаться браком с Карлом II, по меньшей мере, до тех пор, пока тот не будет уверен в том, что снова возложит корону на свою голову. Если бы было пустым тщеславием претендовать выдать эту девицу замуж за этого Принца, совершенно лишенного прав на свои Государства, то еще большим легкомыслием было бы вовсе не желать этого; все дело состояло лишь в короне. Ради этого он и посылал меня в Англию, дабы выяснить на месте, имеется ли у него надежда на возможность ее себе возвратить. Я ему сказал, что я об этом думал, когда вернулся из той страны. Это были не слишком добрые известия для этого бедного Короля, его там вовсе не любили. Эти народности или из страха перед наказанием за гнусное отцеубийство, совершенное ими над особой Карла I, или же из их ненависти к королевской власти вообще, далеко не расположенные приглашать его вернуться, слышать не могли о нем без ужаса. Кромвель, дабы все более и более утверждаться в своем узурпаторстве, заставил их поверить, будто тот сделался католиком по настоянию Королевы, его матери. Здесь было чем принудить их ненавидеть его еще больше прежнего, поскольку эта Религия была им отвратительна до такой степени, что они терпеть ее не могли. Не то чтобы они могли сказать, будто Католики когда-либо принесли им большое зло, напротив, они были страдающей партией с тех пор, как при попустительстве Королевы Елизаветы в ее Королевстве взяла верх Протестантская Религия; но если им было и не в чем обвинить их с этой стороны, то это и не мешало им бояться ярма Пап, и чем больше они изучали их политику, тем больше они находили, что их целью [4] было подчинение себе всего света под предлогом Религии.

Так как я отметил все эти вещи за время предпринятого мной вояжа в ту страну, впечатление от них, переданное мной Кардиналу, заставило его не забавляться больше химерами по поводу Короля Англии. Он полностью повернулся в сторону Кромвеля, хотя мне казалось, что у него было не больше надежд с этой стороны, чем с другой. В самом деле, Религия его племянницы создавала препятствие его желаниям, когда бы даже этот узурпатор был бы достаточно счастлив и добился осуществления своих великих замыслов. Но либо он знал здесь тайное средство, о каком я не догадывался, например, заставить ее переменить Религию, если дело станет только за этим, или же он тешил себя надеждой, когда силы Кромвеля соединятся с силами Франции, ему будет нетрудно обязать Англичан повиноваться его воле; он повелел Месье де Бордо заключить с ним альянс от имени Короля, его Мэтра.

Давно уже этот Посол вел такие переговоры, дабы помешать тому, как бы Испанцы, начинавшие осознавать упадок их дел во Фландрии, не нашли способа заключить какой-нибудь договор с Кромвелем. И вправду, так как в том состоянии, в каком они находились, они просто не видели для себя никакого лучшего выхода, чем этот, они прилагали все их старания ради успеха этого дела. Они даже разбросали множество денег при этом Дворе, лишь бы попроще достичь желанной цели. Так как они знали, что люди падки на это гораздо скорее, чем на все остальное, они не желали упрекать себя потом в экономии такой малости по сравнению с тем, о чем шла речь, ведь они бы легко могли потерять самые прекрасные Провинции Европы.