Екатерина Мишаненкова - Уинстон Черчилль. Английский бульдог

В ответ 2 сентября британское и французское правительства, выполняя свои дипломатические обязательства перед Польшей, направили Германии ультиматум с требованием вывести оттуда войска. 3 сентября в 11 часов 15 минут Чемберлен вынужден был объявить, что срок ультиматума истек, ответа от немцев не поступило, а значит, с этого момента Великобритания находится в состоянии войны с Германией.

Черчилль по этому поводу произнес очередную речь в Палате Общин: «Мы не просто хотим отвоевать у Германии Данциг или освободить Польшу. Наша задача – спасти весь мир от эпидемии нацизма и защитить общечеловеческие ценности. Мы вступаем в войну не ради мирового господства, имперских амбиций или материальной выгоды. Мы не собираемся лишать жителей враждебных нам стран надежды на счастье и благополучие. В ходе нынешней войны мы будем бороться за незыблемость прав личности, за возрождение и утверждение человеческого достоинства».

Теперь над ним уже никто не смеялся. А после окончания заседания Чемберлен предложил ему вновь занять должность Первого лорда Адмиралтейства. Существует легенда, что в шесть часов вечера, когда назначение утвердили, по всему флоту был передан сигнал: «Уинстон вернулся!»

А между тем ситуация для Англии была хуже некуда. Даже Первую мировую войну она когда-то встретила в куда более выгодных обстоятельствах. «За эти двадцать пять лет многое изменилось, – пишет Франсуа Керсоди, – Франция, славившаяся некогда наступательным порывом, растеряла весь свой пыл; итальянский союзник переметнулся из лагеря демократических государств в стан тоталитарной Германии; Япония поступила так же; святая Русь исчезла, а ее советский наследник тоже заключил пакт с новым германским колоссом; даже американские братья по оружию, решившие исход прошлой войны в 1918 г., собирались на этот раз остаться в стороне. Лишившись надежных союзников и став еще более уязвимой благодаря развитию авиации и подводного флота, Великобритании предстояло сражаться ослабленной двумя десятилетиями катастрофического пренебрежения национальной обороной и загнанной в угол».

Спустя несколько лет Черчилль написал в мемуарах: «И вот я снова вошел в тот самый кабинет, который мне так больно было покидать почти четверть века назад… И снова нам предстояло отстаивать свою жизнь и честь, сражаясь против сильной, дисциплинированной и безжалостной германской нации. Уже в который раз! Ну что ж, быть по сему».

Пожалуй, в тот момент Адмиралтейство было для Черчилля самым подходящим местом – на материке шла так называемая «странная война», во время которой союзники не вели никаких активных действий против немецкой армии. Период «Странной войны» в полной мере был использован Гитлером в качестве стратегической паузы, которая позволила Германии успешно реализовать Польскую кампанию, захватить Данию и Норвегию, а также подготовиться к вторжению во Францию. Однако на море война шла по-настоящему, пусть пока и не слишком масштабно.

Как и в Первую мировую войну, английским кораблям сопутствовал переменный успех. Черчилля не стали обвинять в потере линкора «Ройял Оук», потопленного немецкой подводной лодкой в гавани Скапа-Флоу. Зато уничтожение немецкого броненосца «Граф Шпее» и дерзкое освобождение пленных с борта немецкого танкера «Альтмарк» в территориальных водах Норвегии, проведенные по его инициативе, заставили англичан воспрянуть духом и сильно повысили его рейтинг.

Гитлер сказал, что мы совершаем преступление.

Не стану вступать в спор с экспертом.

Ложь успевает обойти полмира, пока правда надевает штаны.

Отсутствие убеждений часто называют осторожностью.

История рода человеческого – война. Помимо кратких и ненадежных промежутков, на Земле никогда не было мира.

«За последние три недели у меня не было свободной минуты, чтобы поду мать о чем-то, кроме работы. Это были три самые долгие недели в моей жизни», – написал Черчилль 24 сентября. Клементина тоже описывала этот период как крайне напряженный: «Уинстон работает днем и ночью. Слава Богу, он чувствует себя хорошо и устает только тогда, когда ему не удается поспать необходимые восемь часов – необязательно подряд, но если в течение суток он спит меньше, он утомляется». Сотрудница Адмиралтейства Кетлин Хилл свидетельствовала: «Когда Уинстон находился в Адмиралтействе, все кипело, атмосфера была наэлектризована. Когда же он уезжал, все становилось мертвым, мертвым, мертвым».

Наконец 10 мая 1940 года «странная война» закончилась – Гитлер счел, что у него уже достаточно сил для блицкрига против Франции, Бельгии и Голландии. В тот же день Чемберлен подал в отставку, и премьер-министром был назначен Уинстон Черчилль. Казалось бы, это события взаимосвязанные. Но на самом деле – вовсе нет. Как ни странно, но Черчилля на этот пост привела в определенной мере цепочка случайностей.

Началось все еще 7 мая, когда в Палате Общин открылось заседание, посвященное недавней Норвежской кампании, в которой британский флот потерпел серьезное поражение. Казалось бы, вот тут Черчиллю, как главе Адмиралтейства, и должен был прийти конец. Он этого ожидал и мужественно заявил, что готов взять на себя ответственность за произошедшее.

Однако в политике все не так просто. Когда-то за провал в Дарданеллах «козлом отпущения» сделали Черчилля, хотя его реальная вина была невелика. Но от него тогда избавились как от самого раздражающего всех персонажа. Теперь же подобная участь постигла Чемберлена, который вообще-то был сразу против военных действий в Норвегии. Но его (и вполне справедливо) обвинили в том, что он не обеспечил готовность страны к войне, а следовательно его вина присутствует в каждом поражении британских войск.

На сей раз практически все – консерваторы, либералы и лейбористы – были едины в одном: Чемберлен должен уйти. Голосование показало, что число его сторонников уменьшилось с недавних 213 человек до 81. Стало ясно, что пора задуматься о новом премьер-министре. А ситуация была такова, что вероятных преемников Чемберлена в партии консерваторов было два: министр иностранных дел лорд Галифакс и Черчилль.

«В правительстве только Уинстону под силу поднять народ. А наш премьер-министр словно неживой, бесцветный какой-то, по его тону непонятно, говорит ли он о стойкости, о победе или о поражении».

«Казалось бы, все говорило в пользу первого, – пишет Франсуа Бедарида. – Он был типичным представителем истеблишмента: друг королевской семьи, крупный землевладелец, бывший вице-король Индии… А главное, за министра иностранных дел было большинство влиятельных лиц, от которых напрямую зависело, кто станет премьер-министром: король, нынешний премьер-министр, большинство депутатов-консерваторов, Палата лордов и часть лейбористов…