Юрий Сушко - Последний роман Владимира Высоцкого

– Ладно. – Фурцева смягчилась, взяла журнал, еще раз взглянула на фото. – А лихо у нее получается… Ладно, Сергей Аполлинариевич. А то я уж эту девчонку решила из списка нашей делегации в Карловы Вары вычеркнуть…

И понеслась Лужина на своих «семи ветрах» по белому свету – Польша, Швеция, Иран, Чехословакия, Норвегия… Приглянувшись киношникам ГДР, Лариса стала исполнительницей главных ролей в фильмах студии «ДЕФА», получив в итоге звание лауреата национальной премии Восточной Германии.

– Ларис, ты бы поподробнее, как Оссейн тебя в номера зазывал, – выпытывал Высоцкий.

– Да я вчера весь вечер рассказывала… А ты где пропадал?

– Я? – немного смутился «радист Володя». – Да мы там с ребятами…

– Ну вот. А теперь меня опять терзаешь.

– Так ведь интересно же! Вот ты объясни, почему с ним не пошла. Алена Делона ждала? Или Марселя Марсо?

Она возмущалась, глаза вспыхивали: так бы и дала этому певцу его гитарой по башке! Но все-таки он посмеивался беззлобно, время от времени по струнам бренькал, но слушал внимательно и все наматывал на ус.

– Ой, да там и без них поклонников хватало, – снисходительно, в который уже раз повторяла свои парижские рассказы Лариса. – А поначалу я так оконфузилась! Поселили нас в шикарной, как мне показалось, гостинице. Проинструктировали строго-настрого: из отеля ни шагу, поодиночке не гулять, только группой, в сопровождении. Представляешь? И кто меня будет сопровождать? Инка Гулая? Ну, ты же ее знаешь, она девочка послушная, дисциплинированная, не то что из гостиницы, из номера боялась нос высунуть. А я решила: ну их всех – и на улицу! Правда, далеко от гостиницы уходить побаивалась, еще заблужусь. Вот и шастала вдоль отеля туда-сюда…

– Молодец! – одобрил Высоцкий. – Отчаянная девочка.

– Ты слушай дальше! – Лариса уже завелась. – И вот я так фланирую, а сама просто шкурой чувствую липкие взгляды мужиков. О, думаю, клюнули, все французы мои!.. В общем, завершила променад. А за ужином рассказала о своих впечатлениях нашим мэтрам, мол, покорила Париж! Тут Герасимов с Кулиджановым как начали ржать, всех официантов перепугали. «Ты у нас где гуляла? По Сен-Дени?.. Так это же знаменитая улица «красных фонарей». А девушкам легкого поведения полагается возле отелей клиентов терпеливо поджидать, а не шастать. Вот французики на тебя и смотрели, как на белую ворону!» И снова – ха-ха-ха! Вот как ты сейчас… Вроде ты сам только-только из Парижа и сам все знаешь…

Высоцкий посмотрел на Ларису, помолчал, а потом серьезно и уверенно сказал: «В Париже не был. Но обязательно буду».

Возвращаясь из очередной поездки в ГДР, Лариса знала, чем сразить одичавших в горах мужиков – привезла ящик настоящего немецкого (!) пива. Дегустация состоялась вечером в баре гостиницы «Иткол». А на следующее утро Высоцкий спел:

Лужина вспоминает, что песня ей тогда не понравилась. Особенно зацепила строка: «Пусть пробуют они, я лучше пережду…» «Я обиделась, мне казалось, что Высоцкий представил меня какой-то идиоткой. Но шутливость песни как раз и подчеркивала то, что между нами не было серьезных отношений… Хотя слухи действительно ходили. И как же было неудобно мне потом перед Люсей Абрамовой, с которой дружила еще со вгиковских времен».

А поклонниц у Высоцкого и без меня хватало, видела Лариса, женщины влюблялись в него мгновенно: «В какой бы компании он ни появлялся, с ним уходила самая красивая».

На лобовые вопросы: «Любил ли вас Высоцкий?» – Лужина обычно отвечала: «Я не знаю. Просто у нас были очень хорошие дружеские отношения… Даже если Володя пытался ухаживать за мной, то это было нормальное ухаживание со стороны молодого человека к молодой девушке или, точнее сказать, к партнерше по фильму… Он говорил мне комплименты, но это совсем не значит, что была любовь. О любви он не говорил… В основном стихи читал, пел свои песни…

Время от времени уезжал, а когда приезжал, всегда первым делом приходил ко мне, пел новые песни, какие-то знаки внимания оказывал. Незначительные вроде бы – руку подаст, скажем, но я ведь женщина, я чувствую, когда мужчина хочет понравиться… И всегда привозил мне бутылку моего любимого шампанского».

Впрочем, Лариса в долгу не оставалась: «…он в моих шмотках снимался. Я только со съемок из Германии вернулась, а у немцев в моду вошли облегающие спортивные костюмы… В Союзе ничего подобного не было. Я же привезла несколько брюк, свитеров. Вот Володя и форсил…»

Вдобавок ко всему в съемочной группе у Высоцкого обнаружился соперник – актер Саша Фадеев (приемный сын автора знаменитой «Молодой гвардии» и примы МХАТа Ангелины Степановой). «У нас с ним такой роман случился, – признавалась Лужина, – что не до Володи было. Саша – высокий, красивый, настоящий мужик. А Володя – маленького росточка, просто симпатичный парень… Может, если бы не Саша Фадеев, я бы в Володю и влюбилась, но он был явно героем не моего романа…»

Один из постановщиков «Вертикали» Станислав Говорухин на сей счет имел собственное суждение: «Лариса Лужина была исключительной красоткой, глаз не отвести. Володя, конечно, не мог ее пропустить. А у нее вкуса-то нет. Она предпочла ему Фадеева. К тому времени Лариса уже прогремела в фильме «На семи ветрах» и успела объездить с этой картиной весь мир. А мы… даже в Болгарии не были. И вот она на Володю – ноль внимания…»

Впрочем, в иных своих рассказах о Высоцком Лариса все же уточняла: «Романа, к сожалению, не было. Было с его стороны увлечение. Он вообще был влюбчивым человеком… Влюбчивым – страшное дело. Одновременно умудрялся и за мной приударить, и за Ритой Кошелевой. Но ни я, ни она как потенциального любовника Высоцкого не воспринимали… Симпатичный был парень, талантливый, очень добрый. Широкая натура. Ухаживать умел красиво. И цветы дарил, и песни… А чтобы влюбиться… такого не было… Володя росточком не особо вышел. Симпатичный, конечно, парень, но не более, хотя безумно добрый и обаятельный. Мой тогдашний муж, прекрасный оператор и замечательный человек Леша Чардынин, ревновал меня и к Фадееву, и к Высоцкому…»

Рассказывают, однажды, сидя у костра после съемочного дня, Высоцкий предложил Чардынину, прибывшему повидаться с женой: «Леша, послушай, какую песню я написал твоей бабе». И спел, конечно, про Париж, и «про того, кто раньше с нею был…». Она рядом сидела и думала: «Вот и переждал… О чем жалеть? Ничем хорошим бы это не закончилось. Принесло бы лишние страдания… И кто знает, если бы у нас возникли какие-то близкие отношения, может, он и песню бы эту не написал…»