Грэг Стейнметц - Самый богатый человек из всех, кто когда-либо жил

Разум взял верх. Ланг короновал Максимилиана в соборе Тренто. Был устроен парад. Небо осветилось фейерверком. Императорский монетный двор в Галле – тот самый, которым когда-то управлял дед Фуггера Франц, – отчеканил монеты с изображением Максимилиана и словом «Кесарь». Эти монеты пошли в обращение, возвещая миру о величии императора.

Но что-то терзало Максимилиана: как он может быть велик, если согласился на коронацию среди приземистых фахверковых домов Тренто, а не в главном ватиканском храме? Какой он кесарь, если друг, облаченный в епископский пурпур, а не в папскую белизну, вручил ему корону? Максимилиан сразу пожалел о проведенной церемонии и объявил ее фарсом. В конце концов, он теперь выглядит слабым. Едва Ланг протянул ему корону, Максимилиан повел свое войско дальше на юг – в битву. Он был настроен решительнее, чем когда бы то ни было, лично увидеть папу. Фуггер, которого наверняка злило упорство императора, никак не финансировал продолжение похода.

Венецианцы встретили Максимилиана и его солдат на границе. Как и его дядя Зигмунд в своем первом сражении с Венецией, Максимилиан удивил всех и победил. Он потребовал с Фуггера еще денег, чтобы идти дальше. Иными словами, Фуггер, как и перед мнимой коронацией, оказался вынужден выбирать между клиентами. Он снова ссудил императору достаточно, чтобы к нему больше не приставали, но не столько, чтобы разозлить дожей или, что важнее, папу Юлия. Четырех тысяч флоринов было слишком мало, чтобы определить исход, и, когда к венецианцам пришло подкрепление, удача покинула Максимилиана. Венецианцы убили его лучшего полководца и заставили императора отступить. А потом последовали за ним в Австрию. Война коснулась Фуггера напрямую, когда венецианцы напали на Фуггерау – на мануфактуре ведь отливали пушки для императора. Стража Фугеррау могла сопротивляться баронам-разбойникам, турецким налетчикам и, возможно, даже венецианской армии. Но Фуггер не видел смысла в ссоре с республикой. Одно дело выдавать кредиты врагам Венеции. И совсем другое – поднять против нее оружие. Фуггерау сдался. Фуггер как раз прикидывал, каким образом можно вернуть мануфактуру, когда фон Лихтенштайн вновь попросил у него денег. «Господь нам поможет, – писал он Фуггеру, – иного не дано».

Бог не стал вмешиваться, зато вмешался Фуггер. Чтобы спасти Максимилиана, Фуггер выделил ему четвертый – и самый крупный – кредит на войну с Венецией. Сумма в 20000 флоринов предоставлялась на двух условиях. Во-первых, Максимилиан больше не вправе обращаться к Вельцеру или к кому-то еще – Фуггер остается единственным кредитором короны. Во-вторых, император должен немедленно подписать мирный договор. Все эти походы, перестрелки, пальба пушек и марши туда-сюда через Альпы дурно сказываются на бизнесе. Если Максимилиан хочет больше денег, он должен договориться с Венецией. На сей раз деньги помогли, и Максимилиан прогнал венецианцев обратно в Италию. Мир был восстановлен, комбатанты подписали соглашение, а Фуггер вернул себе Фуггерау вместе с драгоценной плавильней и ковочными молотами.

Если Фуггеру требовалось, что называется, перевести дух, он всегда мог отправиться в «Таверну для благородных», питейное заведение аугсбургской коммерческой элиты. Средний немец во времена Фуггера выпивал в день восемь кружек пива. Сваренное по строгим правилам «законов о чистоте» [33] Имеется в виду так называемый Райнхайнцгебот («требование к чистоте») – закон, регламентирующий производство пива; первый такой закон был принят в 1351 году и устанавливал, что в пивоварении запрещается применять любые составляющие, кроме ячменя, хмеля и воды. Баварский закон 1516 года впоследствии распространил свое действие на всю территорию Германии. , пиво, безусловно, вредило печени, но все-таки было полезнее воды из заполненных экскрементами рек и ручьев. Внутри таверны мужчины сидели за длинными столами и пересказывали друг другу байки о соблазненных служанках и приключениях на Франкфуртской ярмарке или, если они были для этого достаточно богаты, хвастались личными зоопарками и золотыми солонками.

Другие, возможно, были лучшими рассказчиками, нежели Фуггер, но сложно представить человека, который превосходил бы Якоба в богатстве «фактического материала». Только Фуггер мог именовать своим другом императора или жаловаться, что вынужден снова обедать с папским легатом. Посетители таверны были отнюдь не прочь узнать секреты его успеха. Впрочем, это были не такие уж секреты; проблема состояла в том, что мало кто мог повторить действия Фуггера.

Якоб обладал замечательным талантом к инвестированию. Он лучше остальных ловил предоставлявшиеся возможности и понимал, куда вкладывать деньги с наибольшей прибылью при наименьшем риске. Он знал, как вести бизнес, как обеспечить развитие фирмы и как получить максимальную отдачу от работников. Он умел обнаруживать слабости и играть на них, а также добиваться переговорами максимально выгодных условий. Но, пожалуй, важнейшим его достоинством была способность находить деньги, необходимые для инвестиций. Своим, назовем это так, неодолимым очарованием он убеждал кардиналов, епископов, герцогов и графов одалживать ему колоссальные суммы. Без этой поддержки Фуггер добился бы, конечно, богатства, но был бы не богаче любого другого коммерсанта в «клубе». Подобное умение привлекать средства – дополненное готовностью рисковать попаданием в долговую тюрьму, если кредит не будет погашен, – объясняет, почему он вошел в историю под именем Якоба Богатого. Финансовый рычаг вознес его к самым вершинам.

Он заимствовал наиболее очевидным способом, какой только можно вообразить, – предлагал клиентам сберегательные счета. В те дни банковские конторы встречались буквально на каждом городском углу. Они охотно открывали счета всякому, кто заходил внутрь. Но вот сберегательные счета были тогда в новинку. Прежде чем эти счета появились, банкиры обеспечивали обязательства и прочие вложения собственными деньгами – и приглашали партнеров, если требовалось больше денег. Да, приходилось жертвовать единоначалием, но другого выхода не было. Самый простой способ собрать деньги – ростовщичество – был невозможен вследствие церковного запрета на взимание процентов по долгу. Церковь полагала любые проценты – даже ничтожные проценты по сбережениям – ростовщическими.

Венеция жила в соответствии с девизом «Прежде всего венецианцы, а уже потом христиане». Она предпочитала зарабатывать деньги, а не угождать Богу. Она игнорировала церковный запрет – и изобрела банковские депозиты. Венецианские инвесторы могли положить свои деньги в банк, вернуться год спустя и получить больше, чем вложили. Депозиты обеспечили банкам новую возможность роста, а банковским клиентам предоставили простой способ заставить деньги работать. Все были счастливы – кроме церкви. Тем не менее, остальная Италия быстро оценила удобство сберегательных счетов и тоже начала предлагать такие услуги. Немцы уважали закон больше, чем итальянцы, и соблюдали запрет на ростовщичество более строго, но и они в конце концов поддались.