Петр Беляков - В прицеле 'Бурый медведь'

- Стой! Кто идет?

- Свои! Свои! - торопливо, тоже полушепотом отвечают бойцы.

Оказывается, мы натолкнулись на штаб батальона 248-й стрелковой дивизии. Здесь мы узнали, что здание вокзала занято фашистами. Батальон же Мадояна вместе с другими подразделениями перебрался в цех паровозоремонтного завода и ведет там бой.

За стеной соседнего дома раздается резкая автоматная очередь. Воспринимаю ее почему-то как лай злой собаки из подворотни.

- Немцы тут, совсем близко, - шепчет мне незнакомый боец. - Не зевай!

Разведчики уползли, чтобы установить контакт с Мадояном. Мы ждали их, дежуря по углам дома. Но вот вернулись разведчики. Они подтвердили, что батальон Мадояна продолжает сражаться, но ему нужна помощь.

Мы начали отход. Под трамвайным мостиком пришлось задержаться: по путям шли патрули. Бесшумно вгоняю патрон в патронник, ощупываю гранату. Мы замираем: слышно, как журчит вода незамерзшего ручейка. Патрульные гитлеровцы тяжело переступают по мостику и, надо полагать, с опаской глядят под мост. Но вот шаги удаляются. Мы спускаемся к Дону, ползем по льду, огибая полыньи. Справа, метрах в двухстах, вспыхивает ракета, но мы остаемся незамеченными.

Рассвет нас застает уже на берегу. А в Ростове зловеще бухают взрывы, полыхают пожары. Немцы подрывают здания.

Меня и трех разведчиков комбриг оставил на берегу.

- Увидите фрица - бейте, - сказал он мне. - А разведчикам следить за всем, что будет происходить на том берегу. Об изменениях докладывать в штаб.

Занимаю позицию у будки с черепом и перекрещенными костями. Жую сухарь, запиваю водой из фляги. Становится светло. На льду почти посередине реки вижу разбитую повозку, у ее правого колеса валяется термос, ящик из-под патронов. Лошади лежат рядом, вскинув копыта. Самого ездового нет - сумел спастись. Так вот что чернело слева, когда мы ползли через Дон! Осматриваю в окуляр постройки на том берегу.

По трансформаторному щитку с нарисованным на нем черепом хлопает разрывная пуля. "Если стреляют по мне, значит, плохо стреляют. Если снайпер стреляет - совсем плохо", - размышляю я. Но действую строго по правилу: если тебя обнаружил вражеский стрелок и есть возможность сменить позицию, надо ее сменить. Отползаю в-сторону метров на пятьдесят.

Опять внимательно наблюдаю за берегом. Фашисты там ходят в одиночку и группами. До них метров четыреста с лишним. Вот на открытом участке улицы появляется фашист. Кто он: офицер или солдат? Издали не разберешь. Затаив дыхание, прицеливаюсь, нажимаю на спусковой крючок. Фашист откидывается, словно напарывается на что-то острое, и падает как бы нехотя на землю. К убитому никто не ползет. Выходит, был рядовым. Но рядовой поднимает руку, пытается подняться и не может. Ранен, значит. Из-за дома выбегают санитары с носилками. Торопливо кладут на носилки раненого. Трусцой бегут обратно. Стрелять или не стрелять? Знаю, фашисты бомбят наши госпитали, санитарные поезда, истребляют раненых, убили моего брата. Но это фашисты, люди с бесчеловечной моралью, а я советский снайпер.

Веду перекрестье прицела за первым санитаром. Чувствую, что сражу его, как пить дать, а за ним и второго. Но... Вот ведь как на фронте бывает: человек на прицеле - и уходит живым. Опускаю винтовку и не жалею, что не выстрелил.

На возвышенном месте замечаю группу гитлеровцев. Рядом стоит танк. Он окрашен в белые полосы, к жалюзи прикреплен какой-то ящик. Люди в черном, видимо танкисты, может быть и эсэсовцы. Тут я долго не раздумываю: тщательно выверяю расстояние, навожу перекрестье на крайнего, размахивающего рукой... Фашист всплеснул руками, будто на льду поскользнулся. Остальных как ветром сдуло.

- Силен снайпер, чисто сработал!

Это подползли разведчики. Один из них завороженно смотрит на дымящуюся гильзу, выброшенную в снег, О чем он думает?

- Заметил, снайпер, что фрицы куда-то за Гниловскую бегут? Не иначе сматывают удочки.

- Может быть, и так. Только их еще много на пристани.

- Как начнут без толку палить, знай: отступают. По опыту говорю.

Из камышей начала бить артиллерия. Снаряды со свистом проносятся над головой и рвутся недалеко от танка. Артиллеристы, верно, тоже обнаружили эту цель. А слева от нас открыли огонь тяжелые орудия. Это казаки кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта Н. Я. Кириченко форсируют Дон, чтобы перекрыть фашистам отход из Ростова. Гитлеровцы действительно стали вести себя странно. Одни открывают беспорядочный огонь, другие, как зайцы, петляя, бегут назад и скрываются за горкой.

Стреляю в спину зазевавшемуся фашисту, и тот остается лежать на снегу. Видно, гитлеровцам уже не до него. В стороне от Зеленого острова, за железнодорожным мостом, вспыхивает сильная перестрелка. А к полудню на том берегу уже никто не появляется.

Разведчики камышами уползли в штаб докладывать об обстановке.

14 февраля Ростов-на-Дону был освобожден. В город вошли войска нашей армии. С трудом нахожу уже по пути к Чалтырю свой второй батальон, которым теперь командует лейтенант Туз. Комбат Орешкин ранен в бою.

Отыскиваю Ваню Гурова и Сему Марчукова. Друзья поздравляют меня с успехом.

- Здорово ты их, - говорит Ваня Гуров, - шестнадцать эсэсовцев уничтожил. То-то, не ходи косогором - сапоги стопчешь, враг поганый!

От друзей узнаю, что снайпер Володя Спесивцев был тяжело ранен в Ростове и его с риском для жизни спасли местные жители.

Наш путь лежал в направлении Таганрога, Матвеева Кургана к неведомому Миус-фронту, о котором уже ходило немало разговоров.

Новый комбриг

Началась распутица. Земля превратилась в непролазное месиво. Вязли машины, повозки. Несмотря ни на что, 28-я армия наступала. Фашистские войска сдавали позицию за позицией.

Освободив Матвеев Курган - крупный населенный пункт, на который фашисты возлагали особые надежды, наши части устремились к Анастасьевке. Завязались ожесточенные бои на миусском рубеже.

И Миус, давно молчавший Миус огласился ревом орудий...

Это было километрах в двадцати от Матвеева Кургана. В нашу роту приехала военврач Екатерина Ивановна Лаврова. Ей стало известно, что на повозке лежит боец, раненный в ногу. Лаврова решила тут же осмотреть раненого. За ней неотступно следовала медсестра, невысокая сероглазая девушка. Медиков в белых халатах бойцы заметили еще издали. Они спрятали раненого на дно повозки, прикрыв плащ-палаткой. Но военврача, как говорится, на мякине не проведешь. Кто-кто, а Лаврова знала, что раненые, не желая расставаться с товарищами, часто оставались "долечиваться" при своих ротах.

Подойдя к повозке, Екатерина Ивановна спросила:

- Где санинструктор?

- А зачем он вам? - хитро щуря глаза, ответил ездовой, круглолицый боец в полушубке. - Но! - крикнул он на лошадку и взмахнул кнутом.