Юрий Сушко - Высоцкий. На краю

Любимову хотелось, чтобы пастернаковский монолог «Авва Отче! Чашу эту мимо пронеси…» был как исповедь, как мольба за себя, за товарищей, за театр: «Господи! Ну неужели мы окажемся банкротами?..» Это та же разминка, только психологическая какая-то, молитва перед началом: «Господи, ну дай мне… неужели я сегодня плохо буду играть такую роль?..» Дальше: «Но продуман распорядок действий…» — все запрограммировано, зритель пришел, играть надо, и определил всех партнеров своих, с кем тебе играть… И вот эпиграф к нашему спектаклю: «Я один, все тонет в фарисействе. Жизнь прожить — не поле перейти» — вот о чем мы будем играть. Ясно? Перестаньте разговаривать!!! Почему у вас такая бестактность, как у лабуха у плохого?!. Поехали…»

Володарский был свидетелем того, как Высоцкий после репетиций, совершенно измочаленный, клял отца-основателя Таганки: «Сука, фашист, я его убью, я его зарежу — подкараулю и зарежу!» А бывало, он бесследно исчезал на неделю, и тогда уже Любимов материл своего премьера ровно с таким же энтузиазмом и почти в тех же выражениях: «Я его на фонаре перед театром повешу!

Сволочь, мерзавец, подонок, негодяй!» Но когда Володя, наконец, появлялся и опухший, с подбитым глазом заходил в кабинет главрежа, Юрий Петрович принимался его бережно ощупывать, рассматривать, как игрушку: «Цел, ну, слава богу. Ну, Володя, как же так, ты же два спектакля сорвал, ну мать честная, кто ж так делает?..» Высоцкий как-то признался: «Любимов — единственный человек, которого я не могу послать…»

Если вначале Владимир не очень чувствовал концепцию — почему Гамлет не действует? — был далек от библии и вопросов религии, то постепенно он вгрызался в тему. «Гамлет» — это ведь одна из немногих пьес, где затронуты вопросы веры. Принц размышляет, а не был ли явившийся дух — дьяволом, который решает его искусить и потому действует во зло? Гамлет не ищет трона, он ищет доказательств. Если это искушение, то его надо побороть. Но потом в спальне ему является призрак — он его видит, а королева нет.

Владимир схватывал уроки мастера на лету. Вскоре он уверенно говорил: «Поиски нового совсем не обязательно ведут к усложненности формы. Часто бывает и наоборот. В «Гамлете» у нас было 17 вариантов решения встречи Гамлета с Призраком. Среди них был очень неожиданный и эффектный — с огромным зеркалом. Гамлет как бы разговаривал сам с собой, со своим отражением. А Любимов остановился на самом простом варианте, который своей простотой подчеркнул необычное решение всего спектакля».

Юрий Петрович считал, что у Высоцкого было гениальное ухо к поэзии. Но не менее чуток Владимир был к каким-либо операторским или актерским находкам в кино, театральным «ходам», придуманным режиссером или сценографом (вроде того же зеркала). Он откладывал их в памяти как бы «на потом», на будущее. Лишь единожды принц датский с Таганки обмолвился: «Может быть, когда-нибудь я захочу поставить «Гамлета». Ему было искренне жаль безвинно похороненных вариантов решения тех или иных сцен.

В театре шушукались: «Даже оформление и костюмы придумывают под Высоцкого». Кто-то слышал, как Любимов, глядя на будущего Гамлета, обмолвился: «Какой, Володя, у тебя красивый свитер! Надо всем такие свитера сделать, и занавес такой же!» Хотя, может быть, это легенда. Но, тем не менее, главным — не героем — действующим лицом таганского спектакля стал шерстяной занавес.

«Когда вы входите в зрительный зал, — раскрывал замысел Любимова и художника Боровского Высоцкий, — вы видите этот серый занавес, сплетенный из шерсти. Занавес десять на двенадцать метров. Мы придумали очень остроумно: взяли рыболовную сеть и в нее вплели в 90 ниток этот занавес. Только на Таганке так могли придумать! Использовали мы для этой работы поклонников нашего театра, сказали: «Если вы сплетете занавес, то пустим вечером на спектакль». Они сплели.

Этот занавес движется во всех направлениях. Он работает иногда просто как Судьба, как крыло Судьбы. Ведь на сцене ничего нет, только впереди вырыта могила со свежей землей. Иногда, когда кончается сцена, особенно после сильных мест, он (занавес) сталкивает в могилу правых и виноватых… Иногда разбивает сцену на куски. Дает возможность кинематографического приема…»

В разгар репетиций Любимов был опасно суров. Попадаться ему под руку в неподходящий момент, опоздать или даже заболеть в это время — Боже упаси. Но вот — беда! Молодому актеру Ивану Дыховичному предстояло днем ехать в загс (нет, он не считал это бедой), а утром он обнаружил пропажу паспорта. Только Высоцкий мог найти выход. Он взял жениха Ивана за руку и повел в кабинет шефа. Сейчас должна начинаться репетиция.

— Юрий Петрович, случилось несчастье.

— В чем дело? Почему вы не в репетиционной форме?

— Юрий Петрович, я везу Ивана в милицию, срочно! — Высоцкий объясняет ситуацию.

— Да-да, быстрее езжайте!

Они, захватив гитару из реквизита, отправились к милицейскому начальству:

— Вы сейчас срочно делаете этому молодожену копии украденных документов, а я все это время буду петь вам свои песни.

И Высоцкий пел для них. Два часа подряд…

Он всегда очень ревниво относился к распределению ролей, подбирая себе партнеров. Умел сказать товарищу по сцене какой-нибудь комплимент и выразить свою симпатию, если ему что-то нравилось, помочь.

Таганской Офелии — Наталье Сайко откровенно повезло: только-только вырвавшись из «Щуки», как раз подоспела к распределению ролей в «Гамлете». Ей долго не давалась сцена сумасшествия, где Офелия напевала песенку и раздавала веточки вербы. «Я измучилась, — признавалась она, — но не могла найти верную интонацию. И Володя дал совет: возьми, говорит, вот эту строчку тоном выше. Обладая абсолютным слухом, он мгновенно определял, что мне мешает. И все получилось!..»

Алле Демидовой Высоцкий в шутку как-то спел: «И жаль мне, что Гертруда — мать моя, и что не мать мне — Василиса — Алла!..» Он восхищался ее профессионализмом и говорил товарищу: «Смотри-ка, ведь ей не дано от природы ни внешности «звезды», ни безумия страсти… А она ведь всех обошла!..»

Ее давнишнее публичное признание «Почему я хочу сыграть Гамлета?» сопровождало Высоцкого весь период подготовки спектакля, и всеми силами он старался доказать ей и всем остальным, что это мужская роль, принадлежащая только ему одному. В конце концов, она безоговорочно согласилась с его Гамлетом: «Высоцкий — один из немногих актеров, а в моей практике — единственный партнер, который постоянно достойно вел мужскую тему. Вести женскую тему на его крепком фоне было легко. От его неудержимой силы, мужественности, темперамента сама собой у меня возникала тема незащищенности, слабости, растерянности… Вся энергия Высоцкого была направлена на безусловное преодоление ситуации, безотносительно к наличию выходов и вариантов. В любой безысходности — искать выход. В беспросветности — просвет! И во всех случаях знать и верить: «Еще не вечер! Еще не вечер!» Дерзание и дерзость…»