Николай Надеждин - Коко Шанель

– Да что же такое? – с улыбкой спросила Коко.

– А то самое, мой цыплёнок, что по утрам ты будешь выглядывать в окно и видеть меня в окне дома напротив. Окна моей парижской квартиры смотрят прямо на окна твоей будущей мастерской!

– Здорово, – ответила Коко.

Она поняла, чему обрадовался Артур, но постаралась не подать вида.

Коко Шанель в фотоателье Хорста. 1937 г.

Конечно, это был явный знак того, что Этьен всё о них с Артуром знает. Не слепой же он, чтобы не замечать их чувств. И Этьен… передаёт свою бывшую любовь другу. Как ни странно, Коко вовсе не обиделась на жест Бальзана. Иногда мужчины ведут себя, словно дети. Но чаще – как неисправимые собственники.

Спустя несколько дней Коко отправилась в Париж, чтобы не вернуться в Руайо никогда. С собой она захватила кучу коробок с шляпками, которые мастерила долгими одинокими вечерами во время загулов месье Бальзана. Эти шляпки не были её авторскими работами. Она ещё не умела делать настоящие шляпы, но очень ловко переделывала чужие.

Первая парижская мастерская Коко расположилась в крохотной квартирке на первом этаже старого дома. Небольшая прихожая, витринка с готовыми шляпками, в глубине комнаты рабочий стол, заваленный обрезками фетра и шляпными колодками. Всё было очень и очень скромно.

Рядом с квартиркой находилось небольшое кафе, в котором Коко иногда завтракала с Артуром. А по узкой старинной улочке прогуливались парочки, не обращавшие ровно никакого внимания на новую шляпную мастерскую…

Помог опять же Этьен Бальзан. Во-первых, он дал Коко ещё немного денег, чтобы она могла нанять опытную швею. А во-вторых, отправил к Коко… свою очередную любовницу.

Та вошла в мастерскую, не скрывая своего скепсиса. А вышла с ворохом коробок. При этом она восторженно повторяла:

– Коко, вы прелесть! Вы – чудо, Коко! Коко Шанель лишь улыбнулась ей вслед.

И еще один кадр из биографического художественного

Первая шляпная мастерская Коко Шанель открылась в конце весны 1908 года. А спустя год это уже был настоящий шляпный бутик, в который заходили светские дамы, супруги банкиров, содержанки богатых бездельников, юные парижские модницы. Имя Коко оказалось на слуху. Она становилась знаменитой…

Но к Рождеству 1909 года дела несколько пошатнулись. Крошечная квартирка, которой Бальзану вполне хватало, чтобы покутить с друзьями во время своих непродолжительных наездов в Париж, стала ужасно тесной для шляпного салона. А денег, что зарабатывала Коко (сама, собственными руками и головой!) на новую мастерскую явно не хватало.

И тут приехал Этьен. Выслушал Коко и сказал:

– Знаешь, цыплёнок, а ты талантливый мастер. И я перед тобой в большом долгу. Он не обратил внимания на её возражающие жесты и, минуту поразмыслив, продолжил:

– Мы поступим так. Пусть эта мастерская остаётся за тобой. Для швеи и шляпника места здесь предостаточно. А мы тем временем найдём ещё одно помещение – под шляпный магазин. Пусть это будет твой фирменный салон. – Этьен! – выдохнула Коко.

– Успокойся, Коко. Мне же это ничего не стоит. Помещение, о котором я говорю, – моя вторая квартира, та, что на бульваре Мальзерб. И она мне абсолютно не нужна.

Коко была в восторге. И Этьен отбросил мысль, что зря он рассказал ей про вторую квартиру. Хотя… ладно, что сделано, то сделано.

Коко Шанель. Рекламная фотография.

Мавр сделал своё дело, мавр может уйти… И Этьен Бальзан ушёл из жизни Коко Шанель – достойно, по-мужски. Он не разбил ей сердце, ибо Шанель никогда его, в общем-то, не любила. Увлечение было. Были дружеская приязнь и уважение. Были и обиды… Простить его скупость и унизительное невнимание в периоды размолвок Шанель не могла долго. Но всё же простила. В конце концов, он не был ей чем-то обязан.

В преклонные годы, когда имя Коко гремело на весь мир, Этьен Бальзан вспоминал о ней с иронией (мол, надо же – совершеннейшей была пустышкой), за которой скрывалось сожаление. Могла ли великая Коко стать его судьбой? Могла – если бы он дал себе труд присмотреться к ней повнимательней. Он помогал ей в самые трудные времена, но по-настоящему никогда в её талант не верил.

Могла ли Коко стать мадам Бальзан? Нет, вряд ли. Слишком уж независимым и талантливым она была человеком, чтобы ограничиться ролью хозяйки дома, даже если это не фермерский дом, а старинный замок…

Они расстались без сердечных ран и боли. В начале 1910 года Этьен Бальзан отправился на какие-то военные сборы. И – пропал. Исчез. Растворился… Когда годы спустя он вернулся в Париж, Коко Шанель уже была владелицей роскошного дома моды на рю Камбо.

– Как я рада тебя видеть, Этьен, – обронила она, разглядев его среди посетителей магазина.

И тут же отвернулась.

Они прожили вместе три года. И это было далеко не самое плохое время в её жизни.

Коко Шанель среди друзей. Середина 1930-х годов.

Артур Кейпл стал для Коко главным мужчиной в её жизни. И – самой большой любовью. Шанель никогда не испытывала недостатка внимания со стороны мужчин. Была любима многими и любила многих. Но так, как Кейпла, – никого и никогда.

Она часто ловила на себе его взгляд. Боковым зрением угадывала восторженное восхищение Артура. И, когда резко оборачивалась, он отводил глаза. Или принимался шутить, скрывая своё смущение. Далеко не мальчик очень состоятельный человек с умопомрачительной родословной, Кейпл преклонялся перед Коко, считая её очень талантливой, умной, прекрасной.

И для Коко эта любовь Артура Кейпла стала чем-то вроде катализатора. Она с большим удовольствием работала. Все её планы с удивительной лёгкостью воплощались в реальность. Помогал ли ей Кейпл? Да, причём и явно, и тайно – как некогда Этьен Бальзан, подсылая в её магазин жён и любовниц приятелей…

Однажды, весной 1910 года, он сказал:

– Я хочу поучаствовать в твоём бизнесе. Ты позволишь это сделать скромному миллионеру из дружественной Англии?

Коко удивлённо вскинула брови:

– С чего это вдруг?

– Просто так. Хочу, и всё…

Они не возвращались к этому разговору несколько недель. Но как-то раз, когда Артур вернулся из деловой поездки в Лондон, они провели вместе чудесный вечер. Она рассказывала ему о своих делах, делилась планами на будущее. И вдруг он приблизился к ней, поцеловал, прервав на полуслове. А потом тихо произнёс: