Array Антология - Живой Есенин

– Пугачева поставит Всеволод!

– А если нет? – задал ему вопрос кто-то из нас, имажинистов.

– Тогда никто не поставит.

Сергей надеялся на Всеволода Эмильевича. Но ведь и Мейерхольд знал, каким уважением он пользуется у Есенина. Разве не мог Всеволод Эмильевич довести «Пугачева» до репетиций, пригласить Сергея и наглядно доказать, чего в драматической поэме не хватает? Уверен, Есенин заполнил бы те пробелы в поэме, на которые ему указал бы Мейерхольд! Что же помешало? Ответ единственный: Есенин читал «Пугачева» труппе в сентябре 1921 года, в том же месяце познакомился с Айседорой Дункан, увлекся ею, а в мае следующего года уехал за границу…

В конце 1920 года у Никитских ворот я увидел Есенина: идет и посмеивается. Я остановился, спросил, чему он смеется.

– Ты куда?

– В лавку «Деятелей искусств». Говорят, там хорошие старинные книги.

– В лавку успеешь. Пойдем в «Стойло». Есть хочется.

Я пошел с Сергеем, и он рассказал, что сегодня был у Розанова и разыграл его. Я знал Ивана Никаноровича, он расспрашивал меня о Союзе поэтов, о некоторых молодых поэтах, об имажинистах, особенно о Есенине. Меня удивило неожиданное сообщение Сергея: Розанов был милейший человек, очень дружелюбно относился к начинающим поэтам, любил покупать книги старых неизвестных поэтов, чему я был свидетелем в лавке «Дворца искусств», и писал об открытых им прекрасных стихах неведомых авторов. Кстати, Есенин относился доброжелательно к И. Н. Розанову.

Сергей был приглашен к нему, старшая сестра Катя провожала его. Есенин сразу предупредил Ивана Никаноровича, что у него в таком-то часу очень важная встреча. Иван Никанорович начал задавать Есенину вопросы, записывать. Сергей стал раздражаться, злиться: он хотел ровно в назначенный час прийти к старику коммунисту, пообещавшему ему рассказать о Ленине. Увлекшись, Розанов продолжал задавать вопросы, и тогда Есенин, торопясь, начал отвечать то, что взбрело на ум.

– Что ж ты ему наговорил?

– Сказал, что мой дед был старообрядческим начетчиком. – Сергей смеется. – Наболтал о себе! Имажинистов прочесал. А потом критиковал Пушкина…

– Сережа! Пушкина?

– Слушай, мне ходьбы до старика верных полчаса, а остается по часам тридцать пять минут. А Розанов спрашивает о «Капитанской дочке», об «Истории Пугачевского бунта»…

– Ты же считаешь «Капитанскую дочку» шедевром.

– Считаю!

– А «Историю Пугачевского бунта» – мудрыми страницами об Емельяне.

– Считаю! А на этот раз я, как свое мнение, изложил Ивану Никаноровичу одну статью, которую где-то читал.

– Сережа!

– А ты что хотел? Чтоб я рассказывал, обдумывая, а старик ушел да еще обиделся на меня. Я и так опоздал на десять минут. Он мне кое-что рассказал и велел зайти на неделе. Разговор о Ленине дороже всякой писанины обо мне!

Некоторое время мы шли по Тверскому бульвару молча. Когда поравнялись с памятником Пушкину, Есенин остановился перед ним, посмотрел ему в лицо и, вздохнув, сказал, как живому:

– Не сердись, Александр!

Когда мы стали спускаться вниз по Тверской, Сергей заявил:

– Кате я велел помалкивать. Ну, а тебя…

– Разве ты можешь меня в чем-нибудь упрекнуть?

– Не могу. Потому и рассказал о Розанове.

– А кому я могу рассказать? Да если я пойду к самому Ивану Никаноровичу и скажу, что ты его разыграл, он же не поверит. Поклеп на Есенина.

Кстати, И. Н. Розанов в своих воспоминаниях [62]пишет: «Как эта автобиография (Есенина. – М. Р. ), так и другие рассказы о себе… не вполне совпадают с теми сведениями, которые он сообщает в двух автобиографиях, написанных им лично позднее…»

– А вот когда Иван Никанорович напишет статью, – продолжал я, – те, кто знает твое отношение к Пушкину, не поверят.

– С превеликим аппетитом все скушают!

Я пишу об этом потому, чтобы высказанные Сергеем мысли о Пушкине не истолковали бы как двойственное отношение к великому поэту. Знаю, что критики и литературоведы, которые цитируют продуманные дельные воспоминания И. Н. Розанова, усомнятся в том, что я рассказываю. Поэтому привожу письмо заместителя главного редактора «Литературной России» Николая Васильевича Банникова, адресованное мне:

«Уважаемый Матвей Давидович!

Подтверждают, что Екатерина Александровна Есенина-Наседкина в беседе со мной летом 1965 года, когда я готовил с ней отрывок ее воспоминаний о поэте для публикации в еженедельнике „Литературная Россия“, говорила мне, что Сергей Александрович с большой неохотой пошел беседовать с И. Н. Розановым, что тот неоднократно зазывал его к себе и что в беседе с Розановым Есенин, от скуки и раздражения, нарочно наговорил ему о себе много неверного. По словам Екатерины Александровны, она сопровождала Есенина на квартиру Розанова.

Н. Банников.

31 августа, 1966 г.».

Есенин долго собирал материал о Владимире Ильиче. Он первый из советских поэтов сказал о Ленине проникновенно и просто:

Сердечные стихи о Великом Человеке!

Вторичное избрание Брюсова в 1921 году. Реформы Союза поэтов. Сборники СОПО. К. Бальмонт. Первая артель поэтов. А. Коллонтай

Брюсов поставил на заседании правления вопрос о петроградском отделении союза, считая, что председателем его должен быть Александр Блок. В организации этого отделения помогла молодая поэтесса Надежда Павлович, и петроградские поэты объединились под началом Блока.

Валерий Яковлевич хотел помочь провинциальной молодежи, которая стремилась со своими стихами в Москву, чтобы проверить свое дарование. Он предложил организовать отделение Союза поэтов на местах. Они были открыты в Калуге, Ярославле, Нижнем Новгороде, Рязани, Курске, Одессе, Краснодаре (Кубанско-Черноморское) и т. д.

В 1921 году Валерий Яковлевич читал в Петрограде лекцию о современной литературе. Он просил, чтоб имажинисты послали своих представителей для участия в прениях. На заседании ордена были избраны Есенин и Грузинов. Иван рассказал об имажинизме, Сергей читал свои стихи и имел огромный успех.

В августе должно было переизбираться правление Союза поэтов. Имажинисты, особенно Есенин, решительно выдвигали Брюсова. Получить его согласие на баллотирование предложили мне.

Летом я отправился к Валерию Яковлевичу на Первую Мещанскую (ныне проспект Мира). Мне нужно было пересечь Сухаревку, в центре которой высилась с огромными часами башня, построенная Петром Первым и названная им в честь полковника Сухарева, который сохранил ему верность во время стрелецкого бунта. Я и до революции ходил с отцом на этот рынок с бесконечными палатками. Отец любил покупать какую-нибудь антикварную вещицу, а я – книги, которые и положили начало моей библиотеке.